Некоторое время спустя великий князь Георгий написал своей жене, что он лично не боится смерти, потому что все стало таким жалким в его стране, все потеряно, но для него, и он сам теперь не нужен России, где больше нет царя. И далее: «Я более чем спокоен, и ничто не тревожит меня более. Бог дал мне мужество, и мое сердце уже вполне пришло в себя после шока, который я пережил в январе в Гельсингфорсе, когда, после того как зажег свет, увидел револьвер, направленный мне в голову, и штык против моей груди… Я уже решил, что если меня прикажут застрелить, то откажусь, чтобы мне завязали глаза, потому что хочу видеть то оружие, которое должно убить меня. Я уверяю тебя, что ничего страшного в этом нет. Если это случится, то это будет в Божьей воле, а почему тогда не умереть с доверием?»
Находившийся тогда в Крыму великий князь Александр Михайлович, муж великой княжны Ксении, родной брат двух великих князей и кузен двух других, дал позднее такую характеристику своим казненным родственникам:
Николай – мечтатель, поэт, историк, человек совершенно республиканского устремления, холостяк без иллюзий, боготворивший воспоминания о своей единственной любви – короле из скандинавских стран.
Георгий – скромный и молчаливый, желавший быть только со своей живописью и со своими детьми.
Дмитрий – орел, гигант, обожавший конину, сознательный и вдохновенный женоненавистник, изучавший Библию и проповедавший Армагедон.
Павел – красивый, благожелательный, совершенно счастливый в своем морганатическом браке, не интересующийся ни на малую толику монархией и властью.
Совершенная бессмысленность этой мясобойни должна быть ясна самому беспощадному коммунисту.
Письмо императрицы Марии Федоровны великому князю Николаю в Париж о Манифесте великого князя Кирилла, в котором он провозгласил себя царем всея Руси
Незаживающей раной для Марии Федоровны оставалась судьба ее сыновей и их семей. Она всю жизнь продолжала надеяться, что они живы. Поэтому, когда в 1924 году во Франции великий князь Кирилл Владимирович издал манифест, в котором провозгласил себя русским царем, Мария Федоровна отреагировала на это очень болезненно. Она написала письмо в Париж великому князю Николаю, и о содержании этого письма стало известно благодаря тому обстоятельству, что оно попало в руки корреспондента одной из французских газет и было опубликовано.
Вот отрывки из него: «Мое сердце обливалось кровью, когда я читала манифест великого князя Кирилла, в котором он провозгласил себя царем всея Руси… Ведь еще вообще ничего не известно о судьбе моих горячо любимых сыновей и судьбе моего маленького внучка. Поэтому я рассматриваю любое появление нового царя как поспешность. Нет человека в мире, который мог бы погасить мой последний проблеск надежды. Я опасаюсь, что этот манифест внесет раскол и поэтому ухудшит состояние понесшей кару России… Но если на то была Божья воля – Его неисповедимыми путями призвать к себе моих горячо любимых сыновей и моего маленького внучка, – то я думаю, не заглядывая в будущее, с твердой надеждой на Божественную доброту, что царь должен избираться согласно основным нашим законом в единстве с православной церковью и в соответствии с желанием русского народа».
Это ясно показывает, что даже после возвращения в Данию Дагмара продолжала оставаться Марией Федоровной – ощущала себя вдовствующей императрицей!
