Влад сразу отошёл к дальней стене к столу и наблюдал оттуда за работой экспертов.
– Теперь, коллега, – Соловец, не прерывая съемки, обратился к Сомову, – я бы советовал ни в коем случае не прикасаться к телу руками. Воспользуйтесь пинцетами, чтобы приподнять одежду. Я, видите ли, осматривал карманы и, боюсь, разрушил тазобедренный сустав.
Сомов промолчал, только нахмурился и достал из недр висящей на боку сумки два медицинских зажима.
– Это тоже подойдёт, – одобрил Михаил Данилович. – И первым делом, попрошу вас, Сергей Михайлович, осторожно отодвинуть воротник, видите под затылком? Я думаю, что эти проколы нанесены прижизненно. К сожалению, это только мои догадки. Надеюсь, вы при лабораторном исследовании установите точнее.
Сомов опустился на корточки, осторожно подцепил зажимами воротник пиджака и белой рубашки и слегка оттянул их. Открылась детская шея. Невероятно худая, даже скорее тощая, туго обтянутая тонкой серо-жёлтой, как пергамент, кожей с чёрно-красными разводами. Под линией волос в середине разводов выделялся чётко очерченный багрово-чёрный круг, по окружности виднелись множественные ранки, похожие на надрезы.
– Секундочку так подержите, я сделаю снимки, – Соловец несколько раз щелкнул затвором камеры. – Всё, я продолжаю запись. Вы озвучите свои впечатления, коллега?
Сомов ещё несколько секунд разглядывал пятно.
– Похоже на след от хиджамы , – наконец сказал он. Соловец согласно кивнул.
– Это что за хрень? – поинтересовался Кунгуров от стола, хорошенько рассмотреть оттуда не получалось, но он не сводил глаз с происходящего.
– Процедура такая медицинская. Устарела давно, – ответил Сомов, – кровопускание специальными банками. Что ещё? Кожные покровы чрезвычайно сухие, вообще, судя по видимым из одежды частям тела, я вижу, что тело мумифицировано. Не понимаю, как это могло случиться. Мне сказали, что утром мальчик был жив. А то, что мы видим… не укладывается в сознании.
– Это что, у него древней банкой всю кровь выкачали? – оторопел Кунгуров.
– Нет, конечно, это невозможно, – Сомов отпустил зажимы с одежды и отложил их в сторону на пол, он хотел осторожно притронулся к голове и спине мальчика, чтобы повернуть тело лицом к свету, поскольку в пределах видимости было только иссохшее ухо и часть обтянутой пергаментной кожей скулы и нижней челюсти.
– Не трогайте! – воскликнул Соловец, но было поздно – голова и шея мальчика от прикосновения с тихим шелестом рассыпались, как рассыпается высушенный солнцем куличик в детской песочнице. Несколько мгновений – и на деревянных досках только кучка серой пыли прикрытая сверху горкой коротких русых волос около воротника скрюченной детской фигурки. Теперь безголовой.
– Ё-ооптель…– протянул Кунгуров.
– Этого не может быть, – одними губами прошептал Сомов, не отводя глаз от того, что только что было детской головой.
– Я сказал тоже самое, когда увидел мумифицированное тело, а потом ещё раз, когда понял, что объект осмотра очень хрупкий, – отозвался Соловец. – Видите на месте бедра впадина – это я пытался осмотреть карманы, а под рукой вдруг осело.
– Так, чего делать-то теперь? – Влад Кунгуров растерялся. Никто из экспертов не ответил. Они смотрели друг на друга и пытались совладать с охватившим смятением.
Из ступора всех вывел грохот, потрясший дверь.
– Эй, – возмущался из-за двери Дима Степанов, – вы чего там заперлись? А я? Я охранника Маринке сдал и пришёл вам помогать. Открывайте, давайте! Шеф, ты обещал, что я протокол писать буду, я у Белозёровой бланки взял аж на шесть листов. Ну, вы чего?
