Светало. Федор, так как лежал на коротком диване скрюченным, ладонями потер оцепеневшие в коленях ноги.
– О-хо-хо! Люди добрые нынче, в воскресенье, позарюют, потом сытно позавтракают и пойдут в церковь, свечи поставят, помолятся во спасение души… во искупление… А мы, грешники постылые, непрощеные, будем народ обманывать, обсчитывать, вымогать, вытягивать кровную копеечку! Эх, доля ты горькая, незавидная! Видать, до гроба мне тебя пытать, мыкать!
– Ча-во! Ча-во расстонался, расплакался! Недовольный! Несчастный!
«Услыхала… – боязно вздрогнул Федор. – Щас заведется… Будет тарахтеть – не остановишь!» А «заводилась» Ирина всегда, как только он начинал скулить: «Лучше буду на воде и сухарях сидеть, чем чертовщиной заниматься…» Она в ответ рубила с плеча: «А че ж не сидишь на воде? То колбаску жрешь, то сметанку! И одежку тебе подавай попристойней! А пенсия… Неделю на нее прожить! А еще три на что? А дети-внуки в городе? Им тоже послать гостинцы, деньжонок…»
Ирина, могучая телом, со здоровым выспавшимся лицом, зазастила дверной проем, угрожающе-презрительно глянула на мужа.
– Несчастный, ступай в церковь, нехай поп тебя покормит! Кто туды ходит? Лодыри и притворщики. Им лишь бы не работать, а с разинутым ртом стоять перед картинками.
– Перед иконами, – поправил старик.
– Знахарь! – несколько примирительно пыхнула баба. И стала собираться. Стал собираться и Федор.
Нынешний перестроечный рынок мысленно Федору представлялся неким «секретным полигоном», на котором неведомо зачем и для чего испытывались сотни, тысячи людей на прочность, долговечность их душевных и телесных качеств. Ломовая, вредная сила давила, напирала со всех сторон: это бесстыдная, грубая обдираловка, исходящая от всевозможных госучреждений; это аховские условия – палатки устанавливались в грязи, в лужах, в снежной мешанине; это постоянные наскоки, пытки, исходящие от милицейских «держиморд». Однажды блюстители порядка неведомо за что арестовали Ирину. У нее от страха отнялся язык. Благо, что на время. Районная администрация непримиримо держала уличных торговцев в болезненном напряжении: меняла «место работы», придиралась по «неправильному» ведению документации. И еще мафиози готовили главный удар: беззастенчиво присваивали старые купеческие и советские постройки, с шиком и блеском отделывали их под вместительные магазины. Федор внимательно вникал в газетные и журнальные статьи, освещающие «развитие» рыночной системы в России, но до истинной сути, предназначения ее он так и не докопался, не прояснил. Предприниматель. Перекупщик. «Челнок». По социалистическим понятиям – спекулянт. Более правильное последнее определение? Великое множество людей занимается в сущности неблагородным делом, не приносящим материальную пользу стране, а человеку, то бишь «челноку» – нравственного достоинства и всеобщего уважения, поощрения. Но нельзя и не согласиться с Ириной: на что-то же надо жить безработным и малоимущим пенсионерам. Хочешь ты или не хочешь. Нравится тебе или не нравится. Иного выбора нет. А смиренно впрягайся и тяни лямку, приноравливайся, свыкайся, ущемив, подавив в себе гражданскую неподкупность и человеческую совесть. Федор знал многих местных торгашей. Подавляющее большинство из них высокообразованные, дипломированные специалисты. В новой жизни не пригодились их знания по воле предательского правительства. Приходится стоять в палатках на морозе, в жару и чичер. Стоять и глядеть выжидающе-унизительно: кто бы что купил! Сколько из них заболели неизлечимыми простудными заболеваниями. Иные для сугрева не на шутку пристрастились к спиртному – пополняли и без того плотные ряды алкоголиков. Чудовищные испытания всякий раз выпадают на их долю, когда они едут за товаром в Златоглавую, особенно когда возвращаются обратно. Салон автобуса сравним с сущим адом. Увесистые чувалы теснятся в проходе. Случись какое-либо дорожное бедствие – ни за что не выберешься на волю, не спасешься. Духота, сигаретный дым на протяжении долгого пути. А поборы ненасытных гаишников! А постоянное тревожное чувство ожидания возможных штурмов вооруженных автоматами бандитов! Отношения с покупателями тоже имеют неблаговидную окраску. Кто-то, ссылаясь на бедность, с наглым упрямством пытается сбить цену; кто-то, видя юридическую незащищенность уличного торговца, попользовавшись две-три недели обувью или покрасовавшись на свадьбе в костюме, а потом, придумав «досадную» уловку, возвращают покупку, взамен требуя такой же стоимости новую пару обуви, понравившуюся одежду или ранее заплаченные деньги до копейки. Владельцу от этого какая блажь? Явный убыток, лишние хлопоты – прошивать, подбивать, стирать, гладить… И навязать кому-то за бесценок.
