– Выдумка? – взгляд ее иронично-снисходительный.
– Быль.
– С тобой случилось?
– С моим лирическим героем.
– Ты поэт?
– У стопы памятника Пушкина постоял…
– Не поняла…
В эту минуту с грохотом откатилась дверь. В купе ввалился крепко поддатый парень.
– Ты пятый лишний! Вали отсюда!
– Эт кто мяукнул? – грозно насупился парень.
– Ва-а-али я сказа-а-ала! – в растяжку сердито повторила девочка. – Тебе че, повторять надо?!
– Повтори, котеночек! Сделай одолжение!
– Сам напросился…
Девочка отбросила на пол сумку, вскочила, как кенгуру, высоко подпрыгнула и ступнями обеих ног ударила непрошеного гостя в грудь. Тот, мотнув головой, спиной грохнулся в коридоре на пол.
С трудом поднялся:
– Извините. Я Гришку ищу. У вас его нет? Вижу, что нет. Удосто… удостоверивался.
Потом его голос слышался от соседнего купе:
– Друга потерял. Гришкой зовут.
– Какой он из себя? Белобрысый? Носатый?
– Че вы, в самом деле… носатый… У него носик с мизинчик.
– Во што одет?
– Да че вы… Какая к хренам одежда. У него мех.
– Обезьяна, что ль?
– Ты сам обезьяна! Кобелек потерялся! Гришкой зовут! А меня Васькой!
– Вот убедились! Я же говорил! – саданул меня локтем старичок. – Хамы на каждом шагу! Залил зенки и ходит нарыпается. А скажи ему: на полях картошка пропадает, нужны рабочие руки – начнет юлить, брехать! Зачем ему горбатиться над бороздой!
– Дак мы только что узрели, на что он способен… А вы, девушка, молодчина! Не след терпеть оскорбления и унижения. И Господь наш… В Святом Писании сказано, что Он «погубит губивших землю». – Человек в рясе, видимо, понял, что внедрился в сложные материи, пояснил: – То бишь люди сами друг друга изведут. А чтобы этого не случилось, надо всем миром исповедаться пред Всевышним, молиться неустанно.
По коридору прошла толстая, неряшливая, с багровым опухшим лицом баба, на кого-то ругаясь:
– Скупердяи! Ненавижу! Знал бы мой Игнат, за кого молодую жизнь положил!..
Поезд остановился. Вместо перрона – насыпь из щебня. Ни вокзала. Ни жилых домов. Лишь обочь приземистая невзрачная постройка, похожая на согбенную старуху, которая подошла к линии и замерла в ожидании.
Но вот появились люди, открыли дверь постройки, стали выносить фанерные ящики и рысью таскать их в следующий вагон. Под окном мелькнула спина Васьки. Вскоре опять он объявился с металлической бочкой на горбу. У входа его остановила кондукторша:
– У нас не пункт по приему металлолома!
– Томка, не строй из себя…
– Подобрал в кустах. Туда и выбрось!
Бочка загремела по насыпи в одну сторону, а Васька – в другую, под колеса.
– Сволочь! Пьяница! Тебя же щас разрежет пополам, как сосиску!
Она за шиворот вытащила с рельсов парня. И пока платочком брезгливо утирала руки, он так- таки проскользнул с трофейной ношей в вагон.
И устроился в соседнем с нами купе. Там его спросили:
– Зачем тебе эта бочка? Огурцы солить?
– Для огурцов у меня в погребе дубовая. А эта…
фляжек из нее понаделаю. Нержавейка! Деньжат огребу!
Когда поезд тронулся, Васька спохватился:
– Мать, а где мой ботинок с левой ноги? А-а, на шпалах обронил! Теперь поздно… Кто-нибудь подберет!
– Какой толк из одного?
– Дак одноногому…
Тот же женский голос спросил:
– Как же без ботинка-то? На станции сойдешь…
засмеют… В городе живешь?
– Ага. В Стокгольме. Вот такой город, как проехали щас: три избушки, два плетня!
– Жена не поругает?
– Она у меня понятливая! Не зря Путинкой зовут!
– Путинкой?
