Мне вспомнилось опубликованное им в райгазете стихотворение:
Зять бутылки собирает,
Пирожки дочь не печет,
Внучка мальчиков цепляет,
Мою хату не метет…
Дядя Жора снял кожаную фуражку (один головной убор на три сезона), ладонью провел по запотевшей лысине:
– В детстве я рос с двоюродным братом. Он был старше, слабоумный и на дню по нескольку раз колотил меня. И вот до чего довел! Как-то он поплыл на плоскодонке через пруд пригнать гусей домой. А я заранее в днище прорубил дырку, бросил на нее пучок травы. На середке в глубоком месте лодка наполнилась водой. Брат плавать не умел…
Заговорил об охоте:
– Дичи я перестрелял за свою жизнь бессчетно: зайцев, уток, гусей!
Я, угодливо подкладывая ему купленную колбасу, без всякой обиды произнес:
– А меня ни разу не угостил.
– Да, это так. Отбрехиваться не стану. Погляди мой огород. После дождя все растет (дождей не было недели три. – В. Р.). Вот у изгороди конопля цветет – будем покуривать! Ох, каб менты не докопались! Скажут, наркотики…
Походили. Вернулись во двор. Собака и кот смирно сидели возле табуретки, заменявшей нам стол для вина и закуски.
– Ага, обманул я вас!
С шиферной крыши гаража взял припрятанные от «братьев меньших» дольки колбасы.
Собака вечно голодная. Спрашиваю хозяина:
– Почему не кормишь ее?
– Пусть сама себе пропитание добывает. Вон в катухах мышей полно.
– Но ведь она не кот.
– Пусть приспосабливается.
Пришел Зотов. По найму стал копать огород. Часа через два закончил, дядя Жора осмотрел работу, дал оценку:
– Плохо вскопал, мелко. Хоть ты и художник, а… ладно, усаживайся на бревно, закуси.
– Меня уговаривать долго не надо!
Зотов своим большим ножом отхватывал от общего куска полоски и моментально заглатывал их. Хоть сало было и ржавое, но дядя Жора поспешил остановить оглоеда:
– Будя, будя! С лопатой бы так!..
Зотов, сыто рыгая, стал болтать о том, как бедра- стая Натали шла на свидание в лес к одному мужику, а попала к нему под вишни…
Дядя Жора недовольно загундосил:
– Дай же слово хозяину сказать!
– А вино ростокинское пьешь! – огрызнулся тот, сложил нож, бросил его в карман и затопал к калитке.
– Взъерепенился! А че я такого… Нехай проваливает! Демагог! Как и не подавился… Вот желудок! Как солдатский кирзовый сапог! Мне бы такой… А то бурчит… В уборную сбегаю!
Мне вспомнилось, как однажды, будучи в гостях в моей благоустроенной квартире, он попросился в туалет. Посидел. Вышел. И говорит: «Не могу в комнате… Я привык на огороде…»
2
Наступили в России грязные, безответственные времена, когда любой графоман при наличии средств мог выпустить свою ничтожную книжонку. Помню, дяде Жоре тоже загорелось… Надоедал, докучал, умолял меня. Поддавшись его уговорам, я пошел к мэру поселка, довольно скупому, имеющему профессионально-хроническую привычку от просителей отделываться бесконечными обещаниями. Дядю Жору я расписал, как поэта… Хоть в хрестоматию его! И подействовало! Деньги были перечислены в типографию.
«Шеф, не бросай меня!» – написал мне автограф дядя Жора на своей самодельной книжке.
У него скопилось множество рукописных рецензий областных поэтов. Все они отмечали отдельные удавшиеся метафоры, строчки, строфы. И ни одного полного, готового стихотворения. Но все эти профессионалы жили далеко. А я всегда рядом, на глазах. То и дело он докучал:
– Моя хорошая знакомая спрашивает меня: «Ты член Союза писателей?» А как я должен отвечать? Я же не буду брехать…
