Он продолжал чувствовать, что с ним что-то произойдет, пусть не сегодня, завтра…
«А может, уже происходит? – спохватился он. – У Есенина была Рязань, простор в душе и синь в глазах. А у меня? Офис, который охраняю, и холостяцкая конура… Нет, не об этом я… Не так думаю…»
Мысли его путались:
– Нет, всё-таки вечно не хамство, нечто другое… – произнёс он вслух. – Об этом и писать надо.
Однако чувство объективности и справедливости, которые он в себе культивировал и ценил, не позволяли ему быть категоричным:
«Но и хамство! Оно живуче…»
Подумал так, но эту мысль и все остальные, теснившиеся беспорядочно в голове, заслонила другая, у которой, видимо, было больше права на него:
«Как они работают? Когда у Веры выходной? Надо узнать». Когда, наконец, он сел за письменный стол и придвинул к себе чистый лист бумаги, вывел вверху:
«Встреча в супермаркете».
* * *
А Вера?
Поздно вечером того же дня в одной беленькой ночной сорочке сидела она в кровати, подтянув колени под подбородок.
Пока, как обычно, добралась с работы из центра города на окраину пригорода, где у неё в старом одноэтажном доме была комнатка, она сильно устала.
Не спалось.
Жёлтый фонарь, торчавший над потемневшим забором из горбылей, тупо освещал комнату.
Напротив Веры посапывала на диванчике во сне двухлетняя дочка. Рядом у её ног в утлой кровати, положив на две шаткие табуретки, как не свою, парализованную правую ногу, всхрапывала мать Веры, чудаковатая Варвара Ильинична.
«Ах, Володечка, Володечка, муженёк мой родненький, если б не твоё внеплановое дежурство в ту ночь… Тот, который стрелял, ходит по земле где-то, наверное, и сейчас. Разве это справедливо?» – так вела Вера свой, обессиливающий её монолог, тускло глядя сухими глазами то перед собой, то туда, где у двери на серой стене сиротливо висела совсем новенькая милицейская фуражка мужа.
– Прости меня, – произнесла она еле слышно, – у меня, кажется, нет другого выхода.
Её глаза блеснули. Рот некрасиво покривила, будто не её, полуулыбка. Они решилась в этот вечер начать подрабатывать проституткой, как бывшая её одноклассница Надька.
«Ну как тебе набрать денег, как ты задумала, на хотя бы однокомнатную нормальную городскую квартиру? Матери скоро не будет. Помощи от неё – кот наплакал, но без неё в этом нужнике ты пропадёшь совсем. Действовать надо!»
Надька, кажется, и сама верила, что хочет помочь подруге от чистого сердца.
За стеной что-то тяжело грохнуло. Заскрипели половицы и последовал плач.
«Опять Колян напился. Сам гонит, сам пьёт. Надегустировался видно, как два дня назад, – вяло отметила Вера. – Нет уж, сегодня разбирайтесь сами».
Она продолжала неподвижно сидеть.
Вновь для неё зазвучал голос Надьки:
– Подкину своих тысяч триста, – говорила та сегодня, встретившись по дороге домой, – если послушаешься. Решайся на годик. Везде есть шанс. Вон одна наша новенькая даже муженька себе среди клиентов нашла сходу.
Не убудет тебя. Доверься мне…
Доверять-то Надьке Вера, кажется, доверяла. Только вот ухмылка, проскальзывающая на лице подруги, плутоватая такая, настораживала…
* * *
Рассказ у Алексея не получался.
Весь день прошёл кувырком.
Два раза садился за рукопись, полгода назад начатого романа. Но каждый раз, поморщившись, откладывал её на край стола. Снова возвращался к встрече с Верой.
Уже за полночь, когда она спала, он перестал мучить листок с планом недававшегося ему рассказа. Мимолётные ощущения и волнение, возникшие в магазине, куда-то, как лёгкие пары, улетучились и писать, казалось, было уже не о чем.
