Это, сразу скажем, неправда.
Правдой, однако, могло быть то, что он возвращался в Одессу в летние каникулы 1928 и 1929 года.
В автобиографии, написанной 15 ноября 1943 года, Шубин снова сообщал: «Был воспитанником судового комитета парохода Одесской конторы “Дзержинский”, на котором 4 года плавал».
Про четыре года Шубин снова преувеличивал, но Одесса была в тот момент под немцами, и отправить запрос в контору «Дзержинского» возможности не имелось.
Тем не менее настойчивость, с которой Шубин говорил об этом своём опыте, позволяет предположить, что он действительно был в Одессе, действительно работал там грузчиком и, вероятно, юнгой, совершив в этом качестве некоторое количество плаваний. Но до Китая и Америки он точно бы не доплыл – ему ж в школу возвращаться.
Косвенно факт плаваний Шубина подтверждает тот факт, что он хорошо владел английским и немецким и более-менее мог изъясняться на французском. Такой вот орловский крестьянин из многодетной семьи, проведший юность, в сущности, без родительского пригляда.
Достоверно известно другое: в 1929 году, пятнадцатилетним, Павел переезжает в Ленинград, чтобы продолжить учёбу.
В Ленинграде уже обжилась вышедшая замуж старшая сестра Анна, у неё он поначалу и поселился.
Шубин поступает в ФЗУ (школу фабрично-заводского ученичества) металлургического завода им. Сталина. Муж сестры Анны сразу же устраивает Павла на этот завод. Шубин пошёл по стопам отца – начал трудиться слесарем. Работа у него ладится – вскоре он становится ударником. Будущий поэт с лермонтовскими глазами был способен к мужицкой работе.
Павел добросовестно проучится и проработает на заводе с 1929 по 1931 год.
Как обычно, он много читает и пробует писать стихи.
Любимым писателем пошедшего в люди Шубина был в те годы не, как можно было бы предположить, Максим Горький, а не самый знаменитый – Александр Грин.
В 1930-м, шестнадцатилетним, Павел Шубин отправился в Крым – познакомиться с Грином, показать ему свои стихи.
Грин жил в Старом Крыму – это город в восточной части полуострова.
Апокриф гласит, что Грин Шубина принял, стихи прочитал и посоветовал юноше получить хорошее образование.
Никаких других свидетельств о том путешествии нет. Даже в шубинских стихах никаких подробностей той крымской поездки не найти. Всеволод Азаров, шубинский товарищ в 1930-х годах, вспоминал: «Он был великим выдумщиком. Мыс Горна, мыс Доброй Надежды, где он якобы проходил со своим кораблём, повторялись в его рассказах часто».
Реакция была самой разной – от «Да ладно тебе, Пашка, заливаешь ты!» до попытки поймать его на неточностях, раскусить, но всякий раз выяснялось, что Шубин действительно хорошо знаком с материалом.
Обладавший отличной памятью и прочитавший всё, что только возможно о тех или иных путешествиях, он держал в голове огромный набор фактов, деталей, заставлявших уняться даже самых суровых скептиков: может, и правда ходил в далёкие плавания? Вон какой крепкий, загорелый, походка враскачку – как у бывалого моряка; а глаза какие честные.
На фоне повествований о посещении мыса Доброй Надежды упоминание про краткий визит к Грину кажется вполне невинным, тем более что Шубин будет про ту встречу время от времени вспоминать до самого конца жизни, причём в разговорах с самыми близкими людьми.
Возьмём на веру: был, виделся, получил напутствие. И решил учиться литературе.
В 1932 году Шубин приходит в литературную группу при ленинградском журнале «Резец».
