Юрий Петрович снова окинул аудиторию цепким взглядом и невольно задержал его сначала на Копылове, а затем – на Романовой. И от него не укрылось, что они как раз в этот момент обменялись быстрой улыбкой.
«О чём же они сейчас думают? – промелькнуло в голове у начальника. – Может быть, ехидничают в душе, а как только выйдут из кабинета, сразу же начнут меня поливать…»
Он пытался принять сейчас правильное решение: или задержать их и попытаться ещё раз прозондировать, чем они дышат, или сегодняшняя похвала попала в цель, и тогда ещё одна беседа с ними была бы ошибкой…
Когда он очнулся от глубокой задумчивости, его кабинет был уже пуст.
Юрий Степанович возвращался с совещания, когда на улице уже начали сгущаться сумерки. Не раз и не два он пытался разобраться в сложных чувствах, которые испытывал к начальнику отдела. Он хотел выработать какую-то определённую линию поведения по отношению к этому человеку. И не мог. Не получалось.
Он знал, что Юрий Петрович – единственный в своём роде и неповторимый «экземпляр» руководителя-номенклатурщика: болезненно самолюбивый, тщеславный и завистливый. Если когда-нибудь хвалили не его, а какого-то другого начальника, пусть даже и заслуженно, то он воспринимал это не иначе, как личное для себя оскорбление.
Основной же движущей силой Юрия Петровича была зависть к людям, которые, будучи одного с ним возраста или даже моложе его, успели добиться большего, чем он. И как ни странно, может быть, именно благодаря этой черте своего характера в немалой степени он был обязан и тому, что защитил диссертацию, что его назначили начальником одного из самых больших на заводе отделов.
Главным же для него всегда было правильно выбрать для себя лидера. Правда, сначала он намечал несколько кандидатур, которые на одну-две ступеньки стояли выше его. Однако через какое-то время, после мучительных раздумий и тягостных сомнений, он оставлял, в конце концов, одного. При этом он был глубоко убеждён в том, что этот «выскочка», как он величал своего очередного лидера, вырвался вперёд отнюдь не благодаря своим способностям или трудолюбию, а лишь потому, что попал в струю и вовремя получил протекцию от какого-то высокого чиновника. «Если нет третьей ноги, которой бы тебя всё время толкали под зад, то есть если ты не блатной, считай что ты инвалид», – без устали повторял Юрий Петрович своим сослуживцам. «Вот ежели бы меня кто-нибудь подтолкнул, хотя бы самую малость, то был бы я сейчас как минимум замначальника главка…» – и каждый раз после этого откровения он задумчиво закатывал глаза, причём у собеседника неизменно складывалось впечатление, что в этот момент Юрий Петрович одновременно смотрит в разные стороны.
Вскоре после защиты кандидатской диссертации он вызывал по очереди к себе в кабинет – Юрий Степанович как сейчас это помнит – всех, кто, по его сведениям, занимается в литкружке, и внушал им, причём на полном серьёзе, что они должны со временем (когда достигнут необходимого мастерства) стать его биографами. «Следите за каждым моим шагом и словом, вникайте в стиль моего мудрого руководства. Сейчас я стал кандидатом технических наук. Но не успеете оглянуться, как я буду сначала доктором наук, а затем и членом-корреспондентом РАН… И если вы не сохраните для истории важнейшие подробности моей жизни, то потомки нам этого не простят», – тихим, вкрадчивым и ровным голосом говорил он обычно кому-то из них. И при этом очень внимательно следил за выражением лица собеседника, дабы не упустить «кощунственную усмешку», если таковая, не дай Бог, промелькнёт по лицу будущего «биографа».
