Воспитанный в огнях, во льдах,
Вождь бурь полночного народа,
Девятый вал в морских волнах,
Звезда, прешедша мира тропы,
Который след огня черты,
Меч Павлов, щит царей Европы,
Князь славы!» – Се, Суворов, ты!
<…>
(«На победы в Италии», май 1799)
Сам поэт на всех военных дорогах скальда сделал свирепость берсерка неизбывной. Попытки, и достаточно единичные, работать с военной темой в аналогичном ключе, были предприняты значительно позже, спустя десятилетия после великой войны.
Характерный пример – военные песни Владимира Высоцкого («Мы вращаем землю»):
Здесь никто б не нашёл, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.
Отметим, что даже Высоцкий не решается на манипуляции с «телами врагов», что для Шубина было бы само собой разумеющимся. В «Чёрных бушлатах»:
…Прошли по тылам мы,
Держась, чтоб не резать их, сонных…
А вот шубинские берсерки точно бы не удержались.
Таким образом, мы можем постулировать совершенно особое место Павла Шубина в нашей военной поэзии. Физиология боевой работы, фольклорная соревновательность в уничтожении врага, кровавое сальдо победы при отсутствии дидактики и наличии обычного человеческого набора чувств и эмоций делают поэтическое наследие Шубина самоценным и актуальным для создания новой русской батальной литературы:
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами,
Горло ломая врагу.
Немногие сейчас готовы с ходу вспомнить ситуацию на фронтах в момент прорыва блокады Ленинграда и почему стала знаменитой именно песня «Волховская застольная». Но вот это сломанное (и физически, и метафорически) вражье горло – навсегда врезано Шубиным в национальный код.
«…И горько мне, что не могу я сразу быть везде». Дальневосточные дороги и строки Павла Шубина: мир и война
Василий Авченко
В стихах Павла Шубина живёт вся огромная Страна Советов – с севера на юг, с запада на восток. Он словно хотел поэтизировать отечественную географию целиком, зафиксировать каждый уголок – от Москвы до самых до окраин (примерно тем же занялся позже Высоцкий, в песнях которого – весь СССР от Вильнюса и Одессы до Грозного и Анадыря). Не миновал поэт и Дальнего Востока – и тут мы находим немало загадок.
В стихах Шубина – целая россыпь дальневосточных топонимов и других примет. Если со стихами 1945 года и более поздними всё понятно (поэт участвовал в разгроме Японии, на чём мы подробнее остановимся ниже), то с довоенными – сложнее. Дать однозначный ответ на вопрос, бывал ли Шубин до войны на Дальнем Востоке и, если да, что его туда занесло, – затруднительно в силу, во-первых, пробелов в биографии поэта, во-вторых – некоторой умозрительности многих стихов. Шубин переплавляет карту Советского Союза в строки без репортажной конкретики. Порой создаётся ощущение, что Дальний Восток нужен ему как баланс для топонимов центрально- и западнороссийских. Например:
…Но слышит радист: под Рязанью, в поёмных лугах
Курлычет ручей, шелестит, нагибаясь, трава,
Над тихим селом поднимается крик петуха;
И спелые груши роняет в Бердичеве сад,
Тигр входит в камыш над Амуром – могуч и усат…
Или:
…Лежат от Амура до горла Дуная
Большие, зали́тые солнцем края…
И всюду пройдёт молодая и злая,
Такая широкая юность моя.
Ещё:
…Не скоро, наверно, устану
Вот так вспоминать у реки
Белёсый простор Казахстана
И мглу Уссурийской тайги…
