«А она красивая (!) похожая на сказочную снежную королеву, которую видел в мультфильме» – думал Серёжа, вспоминая её молодое лицо и улыбку.
Кузьмич, сидящий впереди с вожжами в руках, вероятно, тоже думал о Глафире Даниловне, девушке дородной, полной, но молодой, не старше 20-ти. Её всей деревней называли по отчеству «за-ради» уважения к её отцу, известному по округе кузнецу-мастеру. В своей кузне на краю деревни он всем помогал, чинил железные предметы, ковал подковы всем лошадям, знал у каких коней, какого размера подкова.
– Известное дело – Даниловна. Мол-лодая красивая девка. Отец – мастеровой, а ей хоть бы что, и в город ездила, училась буд-тто, да вернулась ни с чем. Сказано, молодая да глупая. В голове ветер так и свищет. В райцентре ухажеров поменяла уже пять раз, говорят! —
– От нынешней молодежи много и ждать нельзя – сказал Папа.
Дальнейшее Серёжа уже не слышал, если слышал, то не различал слова. Серёже почему-то хотелось думать о Глафире только в сказочном образе. Его сонный мозг совсем отказывался от обыкновенных мыслей реальности, туманился и удерживал одни сказочные образы, которые имеют такое удобство, что легко меняются и как-то сами собой, без напряжения со стороны думающего, зарождаются в уме и сами – могут исчезнуть, если только хорошенько встряхнуть головой. А телегу трясло на буграх и ямах. Серёжа просыпался и оглядывался кругом. Но всё, что он видел вокруг, было сказочно прекрасно, так что он вновь легко погружался в дремотный сон.
Направо темнели холмы, которые, казалось, заслоняли собой что-то неведомое и страшное, так как небо над холмами быстро темнело. А солнца совсем не было видно за серыми тучами, нависшими слева на горизонте, и только выше туч края их и полоска неба багровым заревом алели над землей, будто за тучами где-то был пожар. Даль еще была видна впереди телеги как днем, но её нежная лиловая окраска, затушеванная вечерней мглой, уже пропала, и всё поле пряталось в туманной мгле.
Неожиданно дорога повернула, и спереди всё опустилось в черноту леса, и они въехали в этот темный лес. «Как только лошадь видела в темени дорогу?» …, но лесополоса быстро кончилась. Вновь телега поехала по бескрайним полям, по ровной дороге.
В жаркие летние вечера, когда лето достигает своего пика, и готово перевалить на вторую половину приближаясь к осени, – уже не кричат перепелки и коростели в полях, не поют в кустарниках у лесопосадок соловьи, не пахнет цветами: птицы заняты своим потомством, травы колосятся и цветы превращаются в семенные коробочки на стеблях, как у дикого мака. Но поля всё ещё прекрасны и полны жизни, несмотря на выжигающую жару, особенно вечером, когда дневная жара спадает. Едва зайдет солнце и землю окутает мгла, как дневная тоска забывается, и природа вздыхает широкой грудью полей; повышается влажность воздуха. А в высохшей состарившейся седой траве, в потёмках, поднимается веселая молодая трескотня, какой не было жарким днем. Слышится со всех сторон треск, посвистывание, царапание какое-то, какие-то басовые и дискантные звуки, – откуда что берется? – всё перемешивается в непрерывный, монотонный гул, под который хорошо думать и грустить.
Лошадь медленно бредет по дороге, которая, поднимаясь на косогор и опускаясь с него по длинному спуску, ведет к деревне. Деревня видна в далёком далеке, в конце пологого спуска, где внизу видны темные пятна деревьев и светятся окна крайних домов. За деревней темнела низина, в которой река или речка несла свои быстрые воды среди леса.
