30. Посреди России под дождливым осенним небом среди пустых неплодородных полей лежит разбрызганная нагая дорога. Куда ведёт она и откуда? Во все стороны бескрайняя нужда, серость, забитость, пьянство с тоски и безысходности. Некуда ехать, незачем да и не на что. Был недавно в дальнем лесном посёлке: работы нет, ходят в лес за клюквой, сдают её за бесценок и пропивают дома, вблизи от своего кладбища. Так надёжнее: вдруг смерть – так хоть рядом, не тащись по российским дорогам в гробу, не надрывай родню.
31. Сентябрь – месяц спокойный, раздумчивый. Лето и осень заигрывают друг с другом. Еще цветут цветы и уже падают листья; созрели ягоды и растут грибы; еще берет на удочку рыба, жируют утки, но уже потянулись к югу многие птицы. В сентябре жнут и сеют, бывает жарко, а ночами знобит от холода. В сентябре очищаются реки, вода становится прозрачной до дна, летит паутина и собираются в стаи тетерева. В сентябре поспевает клюква, жгут картофельную ботву, и косят последнюю отаву. Зелено-желтый и дождливо-ясный месяц, месяц сплошных перемен, перепадов. По непостоянству, пестроте – родной брат апрелю.
32. Есть поле, болото, луговина, лес… Наиболее одушевленным и мудрым в природе мне кажется лес. Вот опадают листья и лес погружается в дремучую зимнюю думу… Особенно лес старый древний, который «помнит» наших отцов и дедов. Такому лесу всегда хочется поклониться, побыть с ним наедине. У меня всегда возникает чувство, что лес этот знает что-то о нашей жизни (только не может сказать) чего не видим, не чувствуем мы. И всегда завидно, что звери и птицы лучше разумеют лесной язык, чем мы, люди.
33. Осенью есть особая прелесть в дубовых приречных лесах, дубовый лес никогда не смущает душу, даже ночью. Он крепок и надежен. Когда я долго не бываю в дубовом лесу, особенно осенью, мне просто физически чего-то не достает. Есть в этом лесу, как в хорошем человеке, постоянство, мудрость, доброта и уравновешенность. В нем легко и просторно, он не тяготит душу, лишен колючих зарослей, в нем трудно заблудиться. И все время он как бы сосредоточенно думает, листы и желуди роняет будто спросонья, словно само время опадает с вершин.
34. Когда над полями вдоль осенних дорог полетят к югу гуси, почему-то замрет сердце и душа разом приподнимется над всеми мелочами жизни. Какое-то время она будто висит в поднебесье. А когда цепь гусей измельчает, уплывет к горизонту, душа с тоской вновь опустится на грязную дорогу, брошенные в поле бороны, на раздавленные вдоль дороги кусты, на все рытвины и ухабы, на покосившуюся ферму с кучами навоза… Вот тут и охватит тебя невыразимая тоска, предчувствие глухой дождливой осени и бесконечной безрадостной зимы. Будто репетиция, будто примерка, – когда душа должна будет покинуть тело, и всю эту грешную землю.
35. Только в России, в её средне-северных полях перелески являются помехой сельскому хозяйству, их как нечистую силу рубят под корень, жгут, сдирают вместе с землёй бульдозерами, сгребают в болота, утаптывают гусеничными «лаптями» тракторов. А они опять растут… И нет этой войне конца.
Эта неистребимая вражда чиновников к лесу, к любому дереву в пределах отечества поразительна. Она заложена в российском человеке как будто на генном уровне, она сильнее политических, религиозных, родственных и прочих чувств… И если прикинуть в уме всё, что вытворяли мы с лесами за советский период жизни, невольно приходит мысль: «Это наваждение нечистой силы с целью погубить Отечество и народ». Всякое иное объяснение будет просто слабо.
