Вряд ли кто-нибудь станет оспаривать необходимость такого усилия, но сначала ее надо пережить. Сюда, правда, входит и то, что человек переживает это упущение как таковое, то есть переживает неподлинное в сущности нигилизма. Но возможно ли все это, если прежде он не был затронут подлинным, то есть избытием бытия в его несокрытости?
Между тем бытие не только обладает этой несокрытостью и как бы сохраняет ее для себя, но и в соответствии с сущностной отнесенностью бытия к сущности человека одновременно делает так, что в мышлении человека и через это мышление совершается упущение бытия. Также и преодоление этого упущения совершается человеком лишь опосредствованно, а именно так, что сначала само бытие непосредственно призывает человеческую сущность постичь избытие несокрытости бытия как такового как прибытиесамого бытия и затем осмыслить это постигнутое.
Если мы воспринимаем сущность нигилизма как историю самого бытия, тогда стремление преодолеть нигилизм становится несостоятельным, коль скоро под этим подразумевается, что человек сам подчиняет себе эту историю и включает ее в сферу своего чистого воления. Преодоление нигилизма ошибочно и в том смысле, что человеческое мышление выступает против избытия бытия.
Вместо этого на самом деле необходимо лишь одно: чтобы мышление, призванное самим бытием, пошло навстречу бытию в его избытии как таковом. Такое мышление-на-встречу (Entgegendenken) прежде всего заключается в следующем признании: само бытие ускользает, из-носится, но в качестве этого из-несения (Entzug) оно как раз представляет собой ту отнесенность (Bezug), которая притязает на сущность человека как на при-станище для его (бытия) прибытия. Этим пристанищем уже располагает несокрытость сущего как такового.
Мышление-навстречу не упускает избытия бытия, но и не пытается как бы овладеть этим избытием и устранить его. Такое мышление следует за бытием в его ускользании, избегании, но следует так, что дает возможность идти самому бытию, несколько отставая от него. Но где в таком случае пребывает это мышление? Уже не там, где оно пребывало как прежнее, упускающее мышление. Оно несколько отстает, совершая решающий шаг назад: назад из совершавшегося прежде упущения – но куда? Только в ту область, которая ужа давно оставлена самим бытием мышлению, но оставлена, правда, в завуалированной форме человеческой сущности.
Вместо того чтобы слишком торопливо стремиться к тому преодолению нигилизма, которое всегда оказывается очень недалеким в своих расчетах, мышление, затронутое сущностью нигилизма, пребывает в при-бытии избытия и ожидает его для того, чтобы научиться осмыслять это из-бытие бытия в том, в чем оно само могло бы предстать. В избытии как таковом скрывается несокрытость бытия, причем скрывается как бытийствующее самого бытия. Однако поскольку бытие предстает как несокрытость сущего как такового, оно уже как бы присудило себя сущности человека. В этой сущности оно уже как бы обещало себя и объявило о своем прибытии, поскольку оно утаивает и бережет себя самое в несокрытости своей сущности.
Таким образом присужденное бытие, которое, однако, утаивает себя в избытии, есть его обещание себя самого. Мыслить навстречу бытию в его избытии означает вникать в это обещание, каковое «есть» само бытие. Однако оно есть в своем избытии, то есть поскольку его нет. Эта история, то есть сущность нигилизма, есть судьба самого бытия. Осмысленный в своей сущности и в соотнесении с тем подлинным, что в нем есть, нигилизм представляет собой обещание бытия в его несокрытости, причем так, что оно скрывается именно как это обещание и в своем избытии одновременно дает повод к его упущению.
