Читать онлайн Мартин Хайдеггер - Сочинение о Ницше часть 4 – Бытие как воля к власти

Нельзя сказать, что к мышлению бытия Ницше приводит его признание сущего самым элементарным фактом (как воли к власти), нельзя сказать, что он приходит к этому мышлению на пути истолкования бытия как «необходимой ценности», также нельзя сказать и того, что мысль о «вечном возвращении того же самого» становится стимулом для осмысления вечности как мгновения в контексте внезапно проясненного присутствия, осмысления возвращения – как способа этого присутствия и, наконец, осмысления того и другого в соответствии с их сущностным происхождением в контексте из-начального «времени».

Признавая волю к власти в смысле «последнего факта» своим основным философским прозрением, Ницше ограничивается характеристикой бытия как четко очерченного, фактически данного сущего, причем эта фактичность как таковая не осмысляется. Придерживаясь этого основного прозрения, Ницше тем самым закрывает себе дорогу в мышление бытия. Это основное прозрение просто не видит такой дороги.

Однако в мышлении Ницше вопрос о бытии не может заявить о себе еще и потому, что он уже дал ответ на этот вопрос (в единственно известном смысле бытия сущего). «Бытие» есть ценность. «Бытие» означает сущее как таковое, а именно означает постоянное.

В той мере и в том ракурсе, в каких мы можем задавать Ницше встречные вопросы, мы не видим, что он мыслит бытие из его истины, а истину – как бытийствующее самого бытия, в которое бытие превращается и через которое утрачивает свое подлинное имя.

По мере того как мы продолжаем рассматривать природу ницшевского мышления, только что проведенное нами рассуждение заставляет, наверное, думать о том, что философу следовало бы, в принципе, мыслить бытие как таковое, что он, конечно же, этого не делал и что, следовательно, его мышление остается недостаточным. Однако на самом деле мы вовсе ничего этого не имеем в виду. Напротив, для того чтобы постичь мысль Ницше в максимальной верности всему его мышлению, нам необходимо лишь переместиться из области нашего вмысливания в вопрос об истине бытия в сферу ницшевской метафизики. Приступая к этому, мы вовсе не стремимся утвердить якобы более правильное представление о его философии. Мы осмысляем его метафизику только для того, чтобы задать вопрос о том, что поистине достойно вопрошания: преодолен ли или не преодолен нигилизм в метафизике Ницше, которая впервые постигает и осмысляет его как таковой?

Задавая такой вопрос, мы оцениваем эту метафизику с точки зрения того, способствует ли она такому преодолению или нет, и сохраняем актуальность этой оценки. Обращая вопрос к себе самим, мы спрашиваем только о том, не раскрывается ли (и если да, то каким образом) в ницшевском метафизическом постижении и преодолении нигилизма сама суть этого явления. Мы спрашиваем, не раскрывается ли в метафизическом понятии нигилизма его сущность, нельзя ли вообще ее по-стичь, не требуется ли для этого иная строгость сказывания.

В таком вопрошании мы, конечно, предполагаем, что в том, что носит имя «нигилизма», Ничто действительно осуществляет свою сущность, причем осуществляет в том смысле, что вместе с сущим как таковым в целом оно «есть» ничто. При этом мы ни в коем случае не предъявляем его мышлению несоразмерное ему и чрезмерно завышенное требование, так как поскольку Ницше постигает нигилизм как историю обесценения высших ценностей, а преодоление нигилизма мыслит как некое противодвижение в виде переоценки прежних ценностей (причем из намеренно признаваемого принципа нового ценностного полагания), он мыслит именно бытие, то есть сущее как таковое, и таким образом опосредствованно понимает нигилизм как историю, в которой нечто происходит с сущим как таковым.

Строго говоря, не мы подчиняем что-то одно чему-то другому, а подчиняем себя самих требованию языка. Это требует, чтобы в слове «нигилизм» «nihil», ничто, мыслилось одновременно с пониманием того, что при этом нечто совершается в сущем как таковом. Язык требует, чтобы мы не просто правильно понимали лексические искусственные порождения, но чтобы в слове и с помощью слова внимали самому выраженному в нем предмету. Мы подчиняем себя требованию «нигилизма» мыслить историю, в которой присутствует сущее как таковое. Слово «нигилизм» на свой лад называет бытие этого сущего.

Итак, метафизика Ницше основывается на четко выраженном основополагающем понимании того, что сущее как таковое есть и что лишь таким образом признанное сущее наделяет мышление (что бы оно при этом ни мыслило) как пребывающее в этом сущем возможностью своего существования. Основополагающий опыт Ницше гласит: сущее есть сущее как воля к власти в виде вечного возвращения того же самого. Будучи таковым, оно не есть ничто. Таким образом нигилизм, согласно которому сущее как таковое должно быть ничто, исключается из основ этой метафизики. Следовательно, она, по-видимому, его преодолела.

Ницше признает сущее как таковое, но признает ли он в этом признании и бытие сущего, само бытие, именно как бытие? Ни в коей мере. Бытие определяется как ценность и тем самым разъясняется из сущего как условие, полагаемое волей к власти, «сущим» как таковым. Бытие не признается как бытие. Это «признание» означает: позволять бытию в ракурсе его сущностного происхождения царствовать во всем достойном вопрошания, то есть удерживать вопрос о бытии. Однако это также означает: размышлять о происхождении присутствия и постоянства и таким образом оставлять мыслительную возможность того, что «бытие» на своем пути к «как бытию» поступится собственной сущностью ради обретения более исконного определения. Разговор о «самом бытии» постоянно остается вопрошающим.

Для представления, которое, пребывая в ценностном мышлении, обращено к усмотрению ценностной значимости, бытие с точки зрения его вопрошаемостив ракурсе «как бытия» уже остается за пределами очерченного кругозора. Предполагается, что бытие как таковое «есть» ничто: бытие – nihil.

Однако если предположить, что сущее есть благодаря бытию и что никогда бытие не есть благодаря сущему, если предположить, что перед лицом сущего бытие не может быть ничем, тогда не получается ли так, что там, где не только сущее, но даже бытие предстают как ничто, нигилизм разыгрывает свою, быть может, единственную настоящую карту? Конечно. Там, где сущее объявляется ничем, можно обнаружить нигилизм, но еще нельзя напасть на его сущность, которая только там появляется впервые, где nihil касается самого бытия.

Сущность нигилизма есть история, в которой само бытие ввергается в ничто.

Руководствуясь правилом непротиворечивости, наше мышление или, лучше сказать, наш подсчет и расчет уже готовы заявить, что история, которая есть, но в которой само бытие не есть,– полный абсурд. Вполне возможно, что само бытие нисколько не заботят противоречия нашего мышления. Если бы бытие заботилось о непротиворечивости человеческого мышления, оно перестало бы отвечать своей собственной сущности.

Бытию совсем нет дела до нашего абсурда, а тем самым до него нет дела и тому, что происходит с бытием, а именно тому факту, что в метафизике бытие как таковое предстает как ничто.

Правда, важнее наших счетов с абсурдом остается возможность узнать, в какой мере такая же судьба постигает бытие как таковое в метафизике Ницше.

Мы говорим: метафизика Ницше есть подлинный нигилизм. Но надо ли самому Ницше, чтобы мы задним числом пускались в такую бухгалтерию с его мышлением? В свое время, освещая, каким образом он сам воспринимает различные формы и этапы нигилизма, мы обратились к заключительному предложению 14 записи из «Воли к власти» (1887 г.), которое гласит:

«„Нигилизм" как идеал высшего могущества духа, преизбытка жизни, частью – разрушительный, частью – иронический».

Однако уже упомянутая «рекапитуляция» (n. 617) начинается так: «Впечатать в становление черты бытия – вот в чем высшая воля к власти».

Мысля становление как бытиевсеобщности сущего, мысля «волю к власти» в ракурсе «вечного возвращения того же самого», дух ницшевской метафизики утверждает это мышление как идеал своего высшего могущества, и потому эта метафизика отвечает высшей форме «нигилизма». Выдвигая идею полной переоценки всех прежних ценностей, метафизика Ницше совершает их обесценение. Так «разрушительно» она вступает в развитие прежней истории нигилизма. Но поскольку эта переоценка намеренно совершается на основе принципа полагания ценностей, данный нигилизм предстает как нечто такое, чем он в своем собственном смысле больше не является: как «разрушительный» он «ироничен». Свою метафизику Ницше понимает как предельный нигилизм, который в то же время перестает быть нигилизмом.

Однако мы говорили, что ницшевская метафизика есть подлинный нигилизм. Это означает, что нигилизм Ницше не только не преодолевает нигилизм, но никогда и не может его преодолеть, так как именно там и благодаря тому, где и благодаря чему он намеревается его преодолеть (а именно в утверждении новых ценностей из воли к власти), подлинный нигилизм как раз и заявляет о себе: заявляет тем, что само бытие, которое теперь стало ценностью, оборачивается ничем. В соответствии с этим Ницше постигает историческое движение нигилизма как историю обесценения прежних высших ценностей. По той же причине преодоление он представляет как переоценку и совершает ее не в виде утверждения каких-то новых ценностей, а в смысле постижения воли к власти как принципа нового (и, в сущности, всякого) ценностного полагания. Теперь ценностное мышление возводится в разряд принципа. Самому бытию как бытию принципиально нет места. В этой метафизике в соответствии с ее собственным принципом бытие предстает как ничто. Но как в таком случае в отношении самого бытия может остаться что-либо достойное осмысления: в отношении бытия именно как бытия? Как здесь может совершиться преодоление нигилизма? Более того, как здесь вообще может возникнуть хоть какая-то возможность преодоления?

Итак, метафизика Ницше совсем не преодолевает нигилизм. Она представляет собой последнюю степень ввергнутости в него. Выстраивая ценностное мышление на основе воли к власти, она, правда, старается признать сущее как таковое, но в то же время, истолковывая бытие как ценность, лишает себя возможности хотя бы обратить вопрошающий взор на бытие как бытие. В результате этой ввергнутости нигилизма в самого себя он целиком и полностью заканчивает именно тем, что он есть. Такой законченный, совершенный нигилизм является завершением подлинного нигилизма.

Однако если сущность нигилизма по-прежнему представляет собой историю того, каким образом само бытие предстает как ничто, тогда и эту самую сущность нельзя постичь и помыслить до тех пор, пока в мышлении и для мышления собственно бытие предстает именно как ничто. Поэтому законченный нигилизм окончательно лишает себя возможности когда-либо помыслить и постичь сущность нигилизма. Не говорит ли это о том, что для Ницше эта сущность остается сокрытой? Можем ли мы это утверждать и каким образом?