Хотя метафизика признает, что сущее не есть без бытия, однако, едва это признав, она снова помещает бытие в сущее, независимо от того, выступает ли это сущее как высшее сущее в смысле верховной первопричины, предстает ли четко очерченным сущим в смысле субъекта субъективности как условия возможности всякой объективности или, наконец, вследствие единства обоих обоснований бытия в сущем предстает в виде определения высшего сущего как абсолюта в смысле безусловной субъективности.
В соответствии с метафизическим характером вопроса это обоснование едва помысленного бытия в сущести сущего исходит из сущего как такового. Оно узнает, что сущее есть. Как бы мимоходом его затрагивает то, что бытие бытийствует. Однако внезапно в ходе этого узнавания в метафизическом вопрошании дело доходит до вопроса, который в позднейшей формуле Лейбница звучит так: почему вообще есть сущее, а не ничто?
Этот вопрос обращен к высшей первопричине и к сущему основанию сущего. Уже в начале метафизики, у Платона и Аристотеля (то есть заданный в контексте самой метафизики), этот вопрос является зарождающимся вопросом о θείον. Так как метафизика, мысля сущее как таковое, не перестает затрагиваться бытием, но в то же время примысливает его к сущему на основе самого этого сущего, она как таковая должна сказать (λέγειν) ο θείον как о высшем основании. Метафизика в себе есть теология. Она есть теология, поскольку говорит о сущем как сущем, όν ή όν. Онтология одновременно и необходимым образом есть теология. Для того чтобы познать основную онто-теологическую черту метафизики, не надо ориентироваться на одно лишь ее школьное понятие: скорее само это понятие является лишь ученическим выражением метафизически осмысленной сущности метафизики.
Употребляемые здесь термины «онтология» и «теология» не исчерпываются тем, что скрывается под этими наименованиями в школьной метафизике. Онтология определяет сущее как таковое в отношении essentia. Ее сферы – психология, космология и теология. С другой стороны, правильно осмысленная теология также заявляет о себе в космологии и психологии (антропологии), равно как и в metaphysica generalis.
Что касается метафизики Ницше, то она как онтология (хотя она кажется весьма удаленной от школьной метафизики) одновременно является теологией. Онтология сущего как такового мыслит essentia как волю к власти. Эта же онтология теологически мыслит существование (existentia) сущего как такового в целом как вечное возвращение того же самого. Однако эта метафизическая теология представляет собой своеобразную негативную теологию. Ее негативность проявляется в высказывании о том, что Бог мертв. Это не атеизм, но онто-теология той метафизики, в которой совершается подлинный нигилизм.
Но если метафизика как таковая не мыслит само бытие (потому что она мыслит его только в значении сущего как такового), онтология и теология, из взаимной соотнесенности друг с другом, тоже должны оставить само бытие непомысленным. Теология заимствует essentia сущего из онтологии. Со своей стороны, онтология, осознанно или неосознанно, переносит сущее в отношении его existentia, то есть как экзистирующее, в ту первооснову, которую представляет теология. Повинуясь своей онто-теологической сущности, метафизика мыслит сущее в отношении его essentia и existentia. Эти определения бытия сущего как бы только затрагиваются, но не мыслятся из самого бытия: ни каждое в отдельности, ни оба в их различии. Это различие, со всем тем, что оно вбирает в себя в ракурсе непомысленного, внезапно становится решающим для мышления метафизики, словно низринувшись на нее с небес. Наверное, так оно и есть, если подумать, что это значит в отношении самого бытия.
