Будучи неотъемлемой частью этого движения западноевропейской истории и предполагая неизбежную критику прежнего утверждения ценностей, новое их утверждение с необходимостью оказывается пере-оценкой всех ценностей. Поэтому подзаголовок, который на последнем этапе ницшевской философии становится заглавием, обозначает всеобщий характер противоборствующего нигилизму движения внутри самого нигилизма. Никакое историческое движение не может, так сказать, выпрыгнуть из истории и начаться совершенно самостоятельно. Оно становится тем историчнее, то есть тем исконнее утверждает историю, чем раньше преодолевает предшествующее ему в самой его основе, поскольку создает там новый порядок. Великий опыт истории нигилизма ныне сводится к тому, что всякое полагание ценностей остается бессильным, если недостает соответствующей позиции оценивания и соответствующего способа мышления. По существу, всякое утверждение ценностей должно не просто раскрывать свои возможности, чтобы вообще стать «понятным»: оно одновременно должно воспитывать тех, кто сумеет связать с новым утверждением новую позицию, чтобы нести это утверждение в будущее. Должны воспитываться новые потребности и притязания. На это уходит основная часть времени, которое история дает народам. Великие эпохи, будучи великими, наступают очень редко и длятся очень недолго, равно как величайшие времена в жизни отдельного человека приходятся на редкие мгновения. Новое утверждение ценностей вбирает в себя создание и укрепление тех потребностей и требований, которые соответствуют этим новым ценностям. Поэтому в четвертой книге работа завершается «воспитанием и дисциплиной».
Равным образом основной опыт, получаемый из истории утверждения ценностей, заключается в постижении того, что даже утверждение высших ценностей происходит не сразу, что никогда вечная истина не появляется на небе за одну ночь и нет такого народа в истории, которому когда-либо его истина, как говорится, просто упала в подол. Согласно Ницше все, кто утверждает высшие ценности, все, кто поистине созидает, и, прежде всего, новые философы, должны быть людьми испытующими; они должны идти своей дорогой и пролагать новые пути, зная, что у них нет ясной истины. Впрочем, из такого знания ни в коем случае не следует, что свои понятия они считают только фишками, которые можно менять на какие-то другие; из этого следует как раз обратное: строгость и непреложность мышления должны постигать свою укорененность в самих делах, неведомых прежней философии, ибо только в результате этого появляется возможность противоборства основных позиций и разбирательство становится действительным разбирательством и тем самым – действительным источником истины. Новые мыслители должны быть испытующими, то есть они должны, вопрошая, поверять само сущее его бытием и истиной и подвергать его испытанию. Поэтому, когда Ницше в подзаголовке к своему труду пишет об «опыте» переоценки всех ценностей, он употребляет это слово не для того, чтобы подчеркнуть свою скромность и намекнуть на то, что написанное им еще не совершенно: речь идет не об «эссе» в литературном смысле, а о ясном понимании позиции нового вопрошания, рождающегося из противоборства нигилизму. «Мы испытуем истину! Быть может, от этого человечество погибнет! Что ж, пусть так!» (XII, 410).
«Но мы, новые философы, мы не только начинаем с изображения действительной иерархии и ценностных различий среди людей, но как раз хотим противостать взаимоуподоблению и уравниванию: мы учим всяческой разобщенности, мы разверзаем доселе невиданные пропасти, мы хотим, чтобы человек стал злым как никогда прежде. Пока что мы и сами живем как чужие и потаенные друг для друга. Нам придется по многим причинам быть отшельниками и даже носить маски – и потому мы не слишком годимся для поисков равных себе. Мы будем жить одиноко и, пожалуй, изведаем мучения всех семи одиночеств. Если же мы случайно встретимся, готов побиться об заклад, что мы не узнаем или обманем друг друга» («Der Wille zur Macht», 988).
