Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I - страница 29

Несмотря на разницу в возрасте, оба дебютировали в печати практически одновременно, в одних и тех же, в сущности, местах: в Остроге – Рафальский в журнале Молодые силы, Гомолицкий авторским сборником, вышедшим в 1918 году (оба издания печатались в одной и той же типографии); в варшавской газете За Свободу и в берлинском журнале Сполохи стихи Рафальского были помещены несколько позже выступлений там Гомолицкого. Проучившийся несколько семестров в Петербургском, а затем один семестр в 1917 г. в Киевском университете и закончивший в 1924 Русский юридический факультет в Праге, Рафальский, один из основателей «Скита поэтов», в глазах острожской литературной молодежи выглядел мэтром. Он тогда питал пылкие симпатии к советской России и, собираясь переехать туда, ожидал разрешения советских властей[139]. Своих собеседников он приобщал к текущей советской литературе и горячо пропагандировал среди них Маяковского, под сильным влиянием которого сам написал поэму «Планетарит» (1925).

Расхождения в эстетических пристрастиях между Сергеем Рафальским и Гомолицким обозначились быстро. Поэтическая позиция Гомолицкого, отношение к художественному творчеству как к священному акту казались Рафальскому глубоким анахронизмом. Хотя в конце жизни он обратился, по свидетельству К. Померанцева, к религии[140], в Остроге он порицал Гомолицкого за «идеализм», за сближение с евангельским проповедником В. Ф. Марцинковским, объявив себя самого «материалистом». В свою очередь, и Гомолицкий критически отнесся к писаниям старшего «скитовца» за то, что тот «свое творчество превращает в ювелирную работу». Чужд он был и восторженного отношения к Маяковскому: ему претил политический сервилизм поэта революции («Он что-то очень предупредительно спешит за настоящим моментом»).

Однако обсуждения и споры, вспыхнувшие с появлением Рафальского, расшевелили литературную молодежь в Остроге. Гомолицкий переставал чувствовать себя в вакууме, заново убеждаясь в значении литературной среды. Контакты с Рафальским совпали у него с ощущением перелома в творчестве, начала нового периода, пришедшего на смену завершавшейся пятилетней работы над «Дуновением». В писаниях 1927–1930 обнаруживается тенденция выхода за пределы «герметической» поэтики «Дуновения», снижения и «обмирщения» тематики. Стремлением нащупать новые пути вызвано было обращение к народному стиху и стилю в замысле большой вещи «Среди моря полей холмистого встретил Миша Милу Алексеевну», который он, впрочем, после критических замечаний Рафальского, третировавшего всяческое «русопятство», отбросил