Он принадлежал к редкому, счастливому типу ученых, для которых все, за что бы они ни брались, становится объектом науки.
Ему предлагали писать учебники, монографии. Он отказывался. Вместо этого время от времени в журналах появлялись маленькие статьи, вернее, заметки на две-три странички.
– Чем тщательнее выполнена работа, тем меньше о ней приходится писать, – утверждал Аникеев.
Сразу после разоблачения Берия Аникеева вызвали в Москву. К тому времени Лихов уже стал академиком, получил множество наград и ведал целым управлением. Он предложил Аникееву возглавить один из институтов. Аникеев отказался.
Лихов пробовал его уговорить – хотя бы на должность начальника отдела.
– Не интересуюсь, – сказал Аникеев, – давай лабораторию, и то маленькую, не больше четырех сотрудников.
Лихов задумался.
– Не слишком ли ты самоуверен? – сказал он. Аникеев пожал плечами.
– Посмотрим.
– Я бы не решился сейчас взять лабораторию, – сказал Лихов.
Аникеев оглядел роскошный, огромный кабинет.
– Жалко?
– Страшно. В лаборатории нет ни академика, ни лаборанта. Там только хороший экспериментатор – или плохой.
– Да, здесь иной масштаб.
– Да, здесь я академик. Прощаясь, Лихов сказал:
– Наверное, ты прав… иногда мне самому снится зайчик гальванометра. Никак не установить его на ноль. Сны административного физика. А потом я просыпаюсь и долго убеждаю себя, что на этом месте тоже должен сидеть ученый. Что мне нужны масштабы. И еду в эту контору.
Лаборатория Аникеева была на особом положении – так он поставил дело.
Он организовал себе отдельную мастерскую, раздобыл два станка, нанял механика и раз навсегда избавился от мелкой зависимости. Тертые, все перевидавшие снабженцы выполняли его заявки вне очереди. Иначе он обрушивался на них на первом же совещании, обращался в партком, дирекцию, главк, стенгазету. Для него не существовало препятствий. Он шел как танк, все подминая, беспощадный и неумолимый, грохоча и ругаясь. От своих помощников он требовал безусловной исполнительности. «Идей у меня самого девать некуда – предупреждал он, – хватит на вас всех. Мне нужны люди, которые делают то, что мне надо».
Крылов прощал ему все, переполненный счастьем оттого, что наконец мечта его исполнилась. Ослепительных открытий в ближайшие месяцы не предвиделось, угодить Аникееву было нелегко, каждый день выяснялось, что Крылов не умеет паять, печатать на машинке, ладить со стеклодувом или что-либо в этом роде. Но спустя пять минут после очередного разноса Аникеева в глазах Крылова опять проступала блаженная ухмылка. Счастье так и сочилось из него. Оттого, что на него кричит сам Аникеев. Оттого, что в таблицах растут столбцы чисел, добытых им, Крыловым. Оттого, что винегрет в институтском буфете самый вкусный из всех винегретов…
Он купил себе шляпу со шнурком. Серый костюм с широкими плечами и широкими брюками вышел из моды, но теперь это не имело никакого значения. То, что он работал у Аникеева, подняло его даже в глазах Тулина. Они снова встречались. Тулин познакомил его со своими друзьями.
Почти все они стали уже кандидатами наук или аспирантами. Крылов – единственный среди них был лаборантом. Это были веселые смешливые парни.
По субботам приглашали девушек в кафе «Север» или Дом ученых, щеголяли узкими брюками, пестрыми рубашками: нравилось, когда их принимали за стиляг, – ворчите, негодуйте. Девицы дразнили чинных дам из Дома ученых своими туго обтянутыми юбками со скандальными разрезами. Под мотив узаконенных фоксов сороковых годов выдавали такую «трясучку», что старички только моргали.
