– Зачем же мне пугать тебя? Ты уже убедился, что я прав.
– Если бы Дан позволил, – сказал Крылов, – я бы… Понимаешь, пользуясь дановской теорией поля, можно рассмотреть природу грозы…
Тулин скучливо отмахнулся – непрактично, уязвимо с точки зрения результатов.
– Такой темой можно заняться и лет через пять, – сказал он. – Держись-ка ты лучше за землю, парень.
И он так выразительно оглядел круглую, курносую физиономию Крылова, что тот покраснел.
– Я и не рассчитываю… Ну, не получится, зато как интересно! Кто-то ведь должен начать. – Крылов помолчал. – Тебе-то хорошо рассуждать.
– Мне хорошо, – сказал Тулин. – Между прочим, мой шеф решил сдаться Денисову на милость.
Крылов поднял голову. Глаза Тулина были стеклянны.
– И я с ним, – сказал Тулин. – Бухнемся в ноженьки. Владейте нами. Мы перебежчики. Ему сейчас перебежчики нужны. Самый момент.
– Не юродствуй.
– Денисов, конечно, облобызает нас.
– Зачем вам это?
– Работу спасать надо. Работу, понятно? Мой шеф здраво рассуждает: хоть черту душу заложить, лишь бы дело делать. По-твоему, лучше слезы точить, жалобы писать? Нет, голубок, перед такими, как Денисов, нечего стесняться. С ними надо бороться их же методами. Нечего брезговать. Притвориться? Пожалуйста! Врать? Готов! На все готов. Потом успею руки помыть.
– Что ж это тебе даст?
– Поставлю условия. Дорогой владыка, я ничем вам мешать не буду, перекую мечи на орала, только не трогайте мою тему. Дайте мне доковыряться. Он, конечно, тоже поставит свои условия. Приму. От всего отрекусь. Чего кривишься? – Он вскочил, стиснул кулаки, глаза его словно разбились, сверкая острыми осколками. – Медуза ты интеллигентская! Всех бы вас, чистоплюев… Невинность! Благородство! А внутри-то – трусливый импотент!
– Ну-ну, – ошеломленный его гневом, пробормотал Крылов.
Тулин схватил с вешалки свой темно-серый плащ.
– А ты, вместо того чтобы поддержать меня… Думаешь, очень приятно залезать в это дерьмо? А я лезу… Разумеется, куда как красиво взойти на плаху! Но от этого, милый, работа над грозой не продвинется ни у тебя, ни у меня. Ведь Денисов-то сам ничего не сделает. У него все это афера. Пшик! Дан прав.
– Ага! Вот видишь. И я знаю, Дан – настоящий ученый. Он никогда не пойдет против своих убеждений. Он, как Галилей, будет твердить: а все-таки она вертится! Настоящий ученый иначе не может. Что бы ни было!
Они стояли друг против друга, взъерошенно-непреклонные, пряча сомнения и растерянность.
Первым заговорил Тулин. Нервная усмешка дергала его губы.
– Эх ты, грамотей грамотеевич! Известно тебе, что, несмотря на эту фразу, Галилей все-таки отрекся? Ради того, чтобы иметь возможность работать дальше. Он был деловой товарищ. И как известно, история его оправдала. История! А ты кто такой? Может, она, история, мне тоже памятник поставит. И тебе. Не волнуйся. Если уйдешь от Дана, обязательно памятник схлопочешь. Только мне на коне. А тебе, – он подмигнул, – тебе на мотоцикле.
Он снова был старшим. Как бы они ни ссорились, что бы Олег ни делал, в их дружбе, наверное уж навсегда, он останется старшим.
С внезапной детской нежностью Крылов взял Тулина за руку.
– Не ходи к Денисову. Я не верю, что ты к нему пойдешь. Тулин милостиво поинтересовался:
– Это почему?
– Если бы ты решил пойти, то зачем бы ты мне рассказывал. Ты бы сперва к нему отправился. А тебя совесть мучает. – Приободренный молчанием Тулина, он сказал убежденно: – Есть все же вещи сильнее всякой науки и логики.
