Сочинения. Том 2. Стихотворения и проза - страница 2



А может, дольше, как подспудная заноза,
Вдруг шевельнётся, породив чуть зримый блик
В мозгу усталом, боль с гнетущим ощущеньем,
Что кто-то ждёт за плотной сыростью дождя
Тебя в ночи, неясным, призрачным виденьем
К тебе в преддверье сна неслышно приходя,
А ты не можешь отогнать тот дух бесплотный
И от реальности укрыться до утра,
Сознанья светоч погрузив в туман дремотный,
Чтобы забыть всё, что тревожило вчера.
Знай: это я в твоей душе бужу тревогу
И безотчётную о чём-то в сердце грусть.
И даже если не угодно будет Богу
Толкнуть навстречу нас друг другу ─ ну и пусть,
Я всё равно в полночный час сквозь тьму густую
Тебе пошлю моё печальное тепло,
Чтобы оно согрело комнату пустую
И на минуту стало больно и светло.
Мы все умрём когда-нибудь, и в этом свете
От нас, былых, не сохранится и следа;
Недолго взрослые о нас поплачут дети.
Да и что слёзы их? Солёная вода!
Пока живые, надо взять у этой жизни
Хотя бы часть её бесчисленных щедрот,
Ибо в земле живут с уютом только слизни:
Природа лучшего им просто не даёт.
Сентябрь, 1988

Уналашка

Далёкий остров Уналашка
Пред взором внутренним моим,
Суров, как истая монашка,
Стоит, скалист, неколебим.
В старинной книге это слово
Мне повстречалось невзначай,
И до сих пор оно мне ново;
В нём безысходная печаль.
Я вижу берег Уналашки,
Тяжёлый камень и траву
И слышу лай цепной дворняжки…
Всё предо мной, как наяву.
Далёкий остров, детский образ,
Я не увижу камень твой:
В другой пожизненно я пояс
Заброшен матушкой-судьбой.
29 декабря, 1988

Господи, если Ты есть…

Вечер, преддверие ночи,
День позади, околел,
Хочется выть что есть мочи —
Глупо и глухо; согрел
Чай, сел на стул колченогий,
Взрезал консервную жесть:
Ужин – дешёвый, убогий…
«Господи, если Ты есть…».
Улица, мёртвые лица
В петлях из воротников,
Каждый другого боится:
Мир состоит из врагов.
Встречных безликое племя,
Много прохожих – не счесть,
И никого в то же время…
«Господи, если Ты есть…».
Бары и видеозалы,
Очередь, клочья афиш;
Аэропорты, вокзалы,
Лозунги, ржавчина крыш;
Съезд болтунов на экране,
Серость, призывы и лесть;
Трёшник последний в кармане…
«Господи, если Ты есть…».
Боже, убей меня тихо,
Без ожиданья и мук.
В жизни нет места для психа;
Жизнь – это замкнутый круг:
Кружишь, утративши целость,
Злой и издёрганный весь…
Сделай, как мне бы хотелось,
Господи, если Ты есть…
16 октября, 1989

Смысл

В холодных комнатах темно и неуютно,
Пар изо рта и лёд в ведре, снег по углам.
Всё это было, вспоминается уж смутно,
И всё же мысленно в который раз я там,
В том старом доме, где застыло моё детство,
Где я – мальчишка, где мой мир, где мать жива,
Откуда я пустился в призрачное бегство
В большую жизнь… И завертелись жернова.
Пока мололся, дом снесли, мир испарился,
Оставив в памяти свой светлый вечный след;
Мать умерла, и с нею как-то удалился
Мираж стабильности. Иллюзий больше нет.
Есть лишь работа, угол с койкою в общаге,
Раз в год поездка на другой конец страны;
Есть одиночество и строки на бумаге,
Что смысла здравого как будто лишены.
А где же смысл? В неверном завтра? В Перестройке?
В жестокой ломке под названием «прогресс»?
В хмельном галопе по ухабам «птицы-тройки»?
А может, в буквах четырёх – КПСС?..
Смысл был в том доме, где темно и неуютно,
Где снег лежал, сухой и белый, по углам,
Где мать жива была, хотя и помню смутно.
Смысл был вчера. Сегодня, завтра – это хлам.
10 января, 1990

Содом

Потёмки, потёмки, потёмки кругом.
Потомки, потомки, потомки – потом.
Сомненье, сомненье, сомненье – распад.