Сочинения. Том 5. Антидепрессант - страница 4




– Дааа! Вот здесь, я получил по полной! Текила, градусов не менее семидесяти, щедро сдобренная перцем и какими-то травами, резко обожгла, перехватив дыхание. Не в пример всем предыдущим


– А почему удар называется двойным?, – только и успел спросить я. В голове, а конкретно, в затылке, действительно, почувствовался какой-то сильный дополнительный удар, скорее, взрыв. В глазах, сначала, вспыхнуло, затем потемнело


– Да, Питер. Вот это шок! Забористая штука. А ну. Давай, ещё по одной. Мы – научные работники, познаём истину, как минимум, в трёх, а лучше – в пяти повторностях


Опосля каждой повторности, текила исправно наносила два заявленных удара. Под конец бутылки, она заставила меня крепко обнять Питера, ставшего особенно родным.


– Никаких такси! Я отвезу тебя к дяде и тете самолично!, – еле выдохнул он


– Нооооо…, нооо…, залётные!, – совсем по-русски, он резко нажал педаль газа, заставив пронзительно завизжать ни в чем неповинные колёса своего роскошного кабриолета


Бешеные гонки по ночному Фриско, с крутыми виражами, прыжками, скрипом натруженных бедных тормозов, закончились внезапно, у дома моих близких. Завершились поочередным распитием пресловутого Дабл Панча, прямо из горлышка.


– Питер, подлец, ты меня обманул. Ой, как обманул!, – Там был, совсем не «Двойной Удар», – с трудом ворочая языком, выставлял я претензии Питеру, уже на следующий день


– Имей совесть, Эмануил! Ещё вчера, ты точно признал, что имелось в наличии именно два удара. И повторности, опять же. Сколько же дополнительных повторностей мы выпили?, – возмущённо завопил великан


– Наипоследний, третий удар, эта мерзость наносит, уже на следующий день, когда ты, только-только, начинаешь продирать глаза, – сиплым голосом честно заключил эксперт, облачённый в мое тело, которое, судя по ощущениям, мне уже не принадлежало


– Тройной Удар?!,Трипл Панч? – Саундз гуд! (звучит хорошо, англ)


Придётся новую этикетку заказывать…

ОСОБЕННОСТИ ГОСТЕПРИИМСТВА…

С давних аспирантских времён, меня мучил и мучил комплекс неполноценности. В этом скорбном словаре, он значился как Гостеприимство.


Почему визиты в Москву коллег из солнечного Тбилиси, ещё более солнечного Ташкента, Еревана, Баку, Ашхабада, всегда сопровождались холодными вопросами начальства.


Оно – вышестоящее и вездесущее, ежедневно, сквозь зубы, интересовалось продолжительностью командировки, датой отъезда и прочими деталями поездки ученых, направленных для обмена опытом, под мое крыло.


Равнодушно-циничные глаза их, казалось, спрашивали, – Когда? Когда же, наконец, исчезнет досадный фактор, снижающий производительность труда их ценного кадра? Когда наступит прощальный ресторанный выход докучливого гостя? Не говоря уже о том, что все расходы, безусловно, производились только за счёт моего тощего аспирантского бюджета.


– Когда, когда уедет твой Геза, этот профессоришка из чертовой Венгрии, и ты, наконец, начнёшь уделять достаточно внимания?, – усугубляя мой вечный и назойливый комплекс вины, обижалась подруга


И, наоборот.


– Входи, входи, Дарагой!, – встречал меня, скромнягу-командировочного, очередной начальник очередного коллеги из тёплых краев


– Как рады видеть Тебя, о долгожданный, на нашей благословенной земле!, – Искренность интонации подтверждалась счастливым выражением глаз, братскими объятиями и, наконец, внушительной пачкой червонцев с изображением оптимистичного Ильича, вручаемых подчиненному