– Да, – отвечает она.
– Я раньше тоже по деревьям лазал, – говорит мужчина, – сейчас уже редко возможность выдается.
У Ханны мелькает нелепая мысль, что надо бы пригласить его составить ей компанию. Однако Ханна молча наблюдает за собакой. Мужчина ласково гладит пса по голове.
– Его Соус зовут, – сообщает он, – хочешь с ним познакомиться?
– Привет, Соус, – говорит Ханна.
Лысый смеется – тихо, ласково.
– Я в том смысле, что тебе лучше бы спуститься, тогда ты его погладишь. Он это любит.
Ветка мокрая, и холод постепенно просачивается сквозь джинсы и даже сквозь трусы. И тем не менее Ханна не спешит.
– Нет, спасибо, – отвечает она как можно вежливее.
– Тебе, наверное, уже ужинать пора, – говорит незнакомец. – Ведь родители будут волноваться?
Ханна молча кивает.
– Ну перестань, – продолжает мужчина, – там и сидеть-то наверняка неудобно, да и небезопасно. Давай, спускайся.
Ханна машинально принимается спускаться. Но вновь замирает. Кожа непривычно зудит, а в воздухе висит какое-то неведомое прежде напряжение. Мужчина по-прежнему смотрит на нее – с виду совершенно обычный, и собака у него милая, к тому же место знакомое, Ханна сто раз тут бывала, и до дома недалеко. Однако все вместе порождает ощущение, будто происходит нечто ненормальное. Ханна всего-то на дерево забралась, а словно в каком-то чужом месте очутилась. Эти мысли Ханна осознает лишь отчасти, слов для этого ей не хватает. Но дрожь у нее внутри превращается в ничем не обоснованное решение с дерева не спускаться.
Она не двигается и молчит.
– Давай же, – повторяет мужчина.
Ханна больше не смотрит на него. Она оцепенела – не глядит вниз, не замечает его. Это отдаленно напоминает игру, когда притворяешься мертвым.
– Ну что за глупости, – говорит мужчина, однако на Ханну это не действует, ведь ее будто бы нет. Она точно создала вокруг себя защитное поле. Ханна убеждает себя, что через это поле он больше ее не видит. Если она помолчит, незнакомец вообще забудет о ее существовании. Мужчина стоит там еще некоторое время, а потом, не сказав ни слова, разворачивается и шагает прочь. Собака трусит следом.
Даже после его ухода Ханна не слезает. Она сидит на дереве, а вокруг медленно сгущаются сумерки. Руки и ноги затекли, и она до костей продрогла. Немного погодя она понимает, что ей ужасно хочется в туалет, но все же еще немного терпит. Мочевой пузырь готов лопнуть, и она даже думает, не справить ли ей нужду прямо тут, на дереве, но мысль о том, с каким отвращением мать посмотрит на нее, если она вернется в мокрых трусах и джинсах, заставляет ее напрячь мышцы, поэтому Ханна ни капли не упускает.
Когда она наконец слезает, уже почти темно. Спускается Ханна осторожно, надолго замирая и прислушиваясь, не шуршат ли рядом листья, не потрескивают ли сучки. Но слышит лишь тишину. Сердце отчаянно колотится. И, прежде чем спрыгнуть на землю, она долго выжидает. Затем неловко приземляется и выпрямляется. И бежит.
Запыхавшаяся, в грязи, Ханна вбегает в дом в половине седьмого. Сперва она бросается в туалет – великое облегчение, – а потом идет в гостиную, где мать сидит с книгой на диване. Ханна боится, что мать отругает ее за позднее возвращение, но та, едва удостоив ее взглядом, говорит:
– Я думала, ты наконец-то устала от своих глупых выкрутасов. Я бы очень рассердилась, если бы пришлось идти тебя искать.
– Там был мужчина с собакой, – говорит Ханна.
