Сокровища острова Монте-Кристо - страница 10

– Пойдем, сынок, поздно уже. Переночуешь, тут моя дачка неподалеку. Ты не на машине, нет?

Я качнул головой. Какая машина, я прилетел в Париж на день от силы, да и то поминутно задавал себе вопрос – что, черт побери, я делаю и куда меня несёт?

– … ну ничего, на автобусе доберемся. Я сам не вожу уже лет пять, как зрение село, – Родионов, спотыкаясь в сумерках и цепляясь за мою руку, направился в сторону решетчатых ворот выхода. – Я тебе всё расскажу-покажу, дождался, наконец. Знал бы ты, какой у меня груз с души свалился, слава тебе, Господи! Всё ваше в целости и сохранности, как обещано. Ты не…

На полуслове Родионов захлебнулся, дернулся и начал заваливаться на спину. Я подхватил тяжелое тело у самой земли и упал рядом. По груди старика растекалось темное пятно. Родионов попытался приподнять голову, не удержал и хрипя, выдавил еле слышное:

– Душно… Ключи возьми… Все под кр…

Изо рта у него выдулся темный пузырь, глаза медленно закрылись и тело обмякло. Я нашарил пальцем “живчик”. Мёртв… Высоко над головой чмокнуло раз, второй. Блин! Рефлексы вмиг проснулись, тут как тут, будто и не пребывали в глубокой коме столько лет. Я сильно прижал ладони к глазам, обостряя ночное зрение. Нашарил в кармане Родионова тяжелую связку ключей и сунул в рюкзак. Быстро переполз за ближайшее дерево, оттуда – за скульптуру печального ангела. Пригибаясь, пробежал до ворот за рядом надгробий и темных кустов.

Трехметровые ворота из вертикальных стальных прутьев были уже замкнуты на висячий замок. От ворот в обе стороны уходила беленая стена выше головы, под ней тянулся ряд одинаковых крестов. Поблизости дважды тонко пропело, посыпалась штукатурка. Я чертыхнулся, взобрался на чей-то каменный крест и, пробормотав “Простите меня, люди добрые”, перемахнул на ту сторону стены.

#

Из тени в свет перелетая…

Корсика, 20 июня 1921 года

Дорогой брат, вот уже месяц я живу на прекрасном острове. Не сердись, что так долго не давал о себе вестей, я все ждал оказии передать письмо в Россию.

Теперь, столько месяцев спустя, все, что происходило со мной, начиная с дня, когда наша невиданная флотилия покинула крымские берега, уже словно подернулось дымкой, и вспоминается отдельными синематографическими картинами.

Вот Крым, Севастополь. Красные подошли к заливу Сиваш. Барон Врангель зачитывает приказ о эвакуации. ”Дальнейшие пути наши полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь всем сил и разума одолеть и пережить русское лихолетие.”

Мы молча слушаем, стоя под холодной осенней моросью.

Дисциплинированно и четко армия грузится на корабли. Конные казаки спешиваются, целуют и обнимают своих лошадей. Порой слышны револьверные выстрелы – некоторые предпочли убить верных животных, чем предоставить их неизвестной участи.

Солдаты и офицеры с худыми котомками помогают взойти на борт гражданским, не пожелавшим остаться в обреченном краю. Я несу на руках чьего-то плачущего ребенка. Наша флотилия, подготовленная принять 75 тысяч человек, оказалась нагруженной более чем вдвое…

Русские корабли ровной цепочкой уходят от родного берега, траурно дымя трубами. Десятки судов и суденышек идут под Андреевскими флагами. Оставленный на произвол судьбы город опустел, притих и съежился.

Пять дней пути до Константинополя. Неделя на рейде этого города, который не торопится впускать толпы “крымчан”. Невообразимая давка: спали мы штабелями в грязных трюмах и повсюду на мокрых палубах. В WC стояли часами. Юнкер, дама или генерал – все уравнялись в правах на кружку воды или кусок протухшей селедки. Помыться хотя бы морской водой представлялось недоступной мечтой. Пропали всякие понятия о стыдливости, дамы запускали руку в декольте, чтобы изловить вшу. Эти дни я не могу вспоминать без душевной дрожи.