Родионов прокашлялся и налил еще по одной.
– Родственники твои все военной косточки. И у каждого – такая судьба, что хоть роман пиши. Да ты и сам, я смотрю, из таких, – он хитро прищурился. – По повадкам вижу, галицынская порода…
Я заерзал на скрипучем стуле. Ну пошло дело. Теперь старик ударится в воспоминания, это надолго. Изнасилует мне весь мозг. Слушать его, сто пудов, некому, на мне оторвется…
– Расскажу, все расскажу, – усмехнулся Родионов, глядя на меня. – Это не на один час занятие. Что ж вы все такие торопливые, молодежь… Ты вот полжизни и знать не знал об этой своей семье, а теперь вынь тебе да положь почти сто лет истории? Ты мне сначала объясни, как они нашли тебя? Потом еще могилку тебе покажу семейную вашу. И как ты до меня-то добрался? Ну, вздрогнем!
Я выпил и выдохнул, смиряя нетерпение:
– Как раз вас найти было проще всего. Дядя в письме на вас наводку оставил, мол, найди могилу деда, найди смотрителя. Дальше совсем просто: залез в сеть, покопался в архивах, узнал, где дядин отец похоронен. Почему он не в семейном склепе на Корсике?
– Петька-то? Да он, считай, всю жизнь в Париже прожил и умер тут же, чего ж ему на Корсике лежать? Отец его подростком отправил учиться в Версальский кадетский корпус, и я там учился уже, вот с тех пор и дружим. Да и отцы наши знакомы еще с Исхода, – Родионов захрустел огурцом. – Закусывай давай.
– А так, что же, каждый год Петя ездил проведать на Корсику отца, твоего прадеда, значит. Петька мне потом и передал все на хранение, когда отец-то помер. Крепкий был человек Андриу, долго жил. Это он сам себя так называл, на корсиканский манер. А теперь вот, значит, и Петиного сынка уже нет… Земля ему пухом…
– А почему это всё – и кстати, что всё-то? – у вас хранится, а не на Корсике? Зачем так сложно? – спросил я, глядя на худые руки Родионова, все в коричневых пятнах, со вздувшимися венами под тонкой пергаментной кожей. Все страньше и страньше… Что потребовалось упрятать с помощью такой многоходовочки? Золото инков? Янтарную комнату? Средство Макропулоса? Хотя последним Родионов и сам бы попользовался, если бы имел.
– Не торопыжничай, все узнаешь… Надо так, значит. Больно там, на этой Корсике, интересовались некоторые… – сдвинул седые брови Родионов. – Вот твои и приняли меры заранее. Что ж, теперь ты за них за всех… Где же ты был столько лет, сынок?
#
За полчаса до этого
Сент-Женевьев-Де-Буа, 2013 год
Прозрачные мартовские сумерки потихоньку окрашивались синим. Немногочисленные посетители шли к выходу, где, позвякивая ключами, их провожал местный сторож, предвкушающий конец рабочего дня и стаканчик красного в ближайшем бистро.
Неподалеку от высоких решетчатых ворот Русского кладбища подозрительно шевелились заросли густого кустарника. Временами кусты начинали угрожающе шипеть:
– Жан, как только услышишь, где место, сразу давай отмашку Лысому. Лысый, понял? Займи позицию, по сигналу кончай обоих. Дальше они будут не нужны.
Курносый пузатый Жан, урожденный Иван, недовольно кивнул и плотнее прижал к голове гарнитуру направленного микрофона. Невидимый инфракрасный луч считывал звуковые сигналы с окна приходского дома в пятидесяти метрах отсюда.
"Услышишь тут, ага, – бурчал про себя Жан. Бурчать вслух было небезопасно для здоровья. – Шеф командует прямо над ухом, а если я чего важное пропущу, с кого спрос будет? Мало ли, что я русский неплохо знаю, те двое говорят быстро, словечки иногда вставляют такие, что в жизни не слышал, попробуй тут точно улови нужный момент.”
