– Поедем, Румра! Поедем прямо завтра! В сотне два старших десятника. Один за тебя останется, другой – за меня.
– Я за себя оставлю Ашташа, – мстительно заявила Румра. – Пусть покрутится…
* * *
Берега Тагизарны, конечно, глухомань, но и совсем безлюдными их не назовешь. Подмерзла непролазная грязь, лег на землю снег – и вот уже под сапогами, копытами и санными полозьями обозначилась лесная дорога.
По дороге этой неспешно брела, опираясь на посох, крупная, толстая старуха в суконном плаще с капюшоном и мужских сапогах. Холщовая сума через плечо выдавала в старухе побирушку, но в остальном женщина выглядела не так уж и нищенски. И сапоги, и плащ с побитой молью меховой оторочкой, и темное платье были хоть и поношенными, но вполне еще добротными.
По обе стороны дороги чернел ельник – мрачные приземистые деревья, исковерканные буранами.
Нищенка не удивилась, даже не вздрогнула, когда разлапистая ель окликнула ее сиплым, простуженным голосом:
– А ну, старая чума, стой!
С приветливой улыбкой старуха оглянулась на оклик:
– Доброго вам здоровьичка, Бурьян и Горластый!
– Ишь ты! – удивилась ель уже другим голосом – слабым, писклявым. – Я вроде молчу, а эта змеюка учуяла…
– Учуяла, учуяла, – ухмыльнулась нищенка. – Твой сапог за поворотом наследил. Левый. Со сбитым внутрь каблуком.
– Глазастая… – враждебно откликнулся простуженный голос.
Еловые лапы с хрустом раздвинулись, усыпая хвоей снег. Из-под них вынырнул косоглазый смуглый парень в овчинной куртке. Темные глаза зло глядели на старуху.
– Ну, бабка Гульда, потолкуем мы с тобой о прошлых делах! Крепко так потолкуем!
– О каких еще прошлых делах? – наивным, простодушным голосом вопросила нищенка. – Разве ж я тебя, Бурьян, когда обижала?
Из-под тяжелых еловых лап донеслось хихиканье.
– Во, и Горластый не забыл, – покосился на ель Бурьян, – как ты нам пакостила. А ну, сказывай: откуда и куда бредешь?
– Землянику собирала! – огрызнулась бабка Гульда. – Так тебе все и расскажи!
– Расскажешь, старая, расскажешь, коли не хочешь, чтоб я из твоей шкуры ремней нарезал.
– Да я просто-напросто бреду себе в «Посох чародея», – профессиональным нищенским голосом захныкала старуха. – Голодная, холодная, ищу, кто бы мне хоть корочку хлебца подал. Крестьяне скряжничают, ваш брат разбойник злобится…
– Цыц! – оборвал ее причитания Бурьян. – Вчера тебя один из наших видел у Медвежьего Волока. А два дня назад ты, сказывают, собиралась в верховья Безымянки? Никто туда не ходит, а ты… Что-то ищешь, толстая гадина. Или сыскала уже?
– А хоть бы и так! – азартно огрызнулась Гульда. – Что сыскала – тебе ни к чему. В мешке не унесешь, в кабаке не пропьешь, скупщикам краденого не загонишь. А я…
Нищенка резко оборвала фразу.
– Ну, чего замолчала? – подбодрил ее разбойник. – Ты не молчи, старая, молчать – для здоровья вредно. На погребальном костре всласть намолчишься, а сейчас отвечай: чего ты такое нашла?
– Прореху в Грани, – неохотно ответила старуха. – Подгорные Охотники ее называют Вратами Миров.
Разбойник несколько мгновений озадаченно молчал. Затем обернулся к ели:
– Слышь, Горластый, а оно нам зачем?
– Тебе ни к чему, – опередила Горластого бабка. – А я с первого же Подгорного Охотника, что забредет в эти края, стрясу хорошую денежку. Небось не поскупится, лишь бы я его туда проводила. Опять-таки неподалеку крепость поставлена, так Хранитель и золота не пожалеет, чтоб узнать, откуда в наш мир лезет всякая хищная дрянь.
