– Всем иногда кажется, что мы совершили нечто недостойное, и не сделали то, что требовалось, – сказал Тим.
– Поэтому всегда мудро помнить о том, что у нас есть корни! – повеселев, заключила госпожа и поспешила к жаровне, чтобы лично поднести к столу первые ароматные полоски крольчатины.
– Лично я никогда не бывала в Шоли, господин Агидаль, – обратилась хозяйка к посыльному, накладывая ему на прямоугольную деревянную дощечку сочную крольчатину.
– Я и сам редко там оказываюсь! – весело ответил Гиди. – Мастер Инран очень общительный нуониэль, и не всегда его сообщения друзьям умещаются на голубиной ножке!
– Вряд ли только один старый зануда Инран ждёт вашего возвращения! – хитро заметила Хиёри и подмигнула посыльному.
– Мы живём над самыми воротами в Школу. Я и моя жена Древа. У нас два малыша – Умай и Радей. Иногда мне кажется, что старший ждёт меня пуще жены!
– Иногда женщины скрывают свои чувства! – улыбнулась Хиёри.
– Только не Древа! Видели бы вы, как она посмотрела на меня, когда я сообщил, что снова отправляюсь в дрогу, вот как раз в вашу Долину! Ещё бы! Муж бродил по миру два месяца, заявился на одну ночь и тут же намеревается улизнуть!
– Ваша жена наверняка очень юна и просто ещё не знает, что все мужья так поступают! – захихикала Хиёри, по-девичьи прикрыв рот своими веточками.
Гиди смутился. Появились слуги и, поклонившись, поставили на стол свежих овощей. Тим серьёзно налёг на снедь, а хозяйка только радовалась аппетиту гостей. Она чудесно поддерживала беседу, и Тимбер охотно рассказывал ей о том, как жил последние годы. Нуониэль вёл себя непринуждённо, и Агидалю показалось странным, что, имея таких знакомых, Тимбер по прибытию сюда натянул капюшон на голову и пожелал тихонько, не показываясь никому на глаза, отправиться в гостевой дом, где останавливались чаще простолюдины причём не первой свежести.
Что касается самого Гиди, то он, сидя в этом внутреннем дворике, очень скоро потерял нить беседы нуониэлей. Жёлтые листья клёна, неподвижные в безветрии уюта, сладкий дымок жаровни, потрескивание угольков, солнечный лучик, пробившийся сквозь тучи и упавший на завёрнутый вверх угол крыши из выцветшей дранки – всё умиротворяло. Даже упавшую в пиалу с чаем жёлтую иголочку Гиди не захотел вытаскивать: так хорошо ему стало.
Резко что-то зашипело. Агидаль содрогнулся. Это усатый слуга кинул на раскалённый камень свежую полоску мяса. Гиди выдохнул.
Снова шипение! Ещё более сильное и пронизывающее до самых глубин сознания. Гиди аж подпрыгнул.
– Прошу простить, – дрожащим голосом пояснил он, заметив на себе вопросительные взгляды нуониэлей.
Но когда слуга кинул на камень и третью полоску, Гиди снова не сумел усидеть спокойно. Будто бы это не крольчатина касалась нагретого камня, а его самого, со стянутой кожей, швыряли на раскалённую поверхность. Будто его собственное мясо шипело и пригорало. Посыльному показалось, что он сам внутри раскалённый, а мясо на его костях вот-вот сгорит. От этих ощущений Гиди резко вспотел; по вискам потекли капельки пота.
– Боюсь, раннее пробуждение и долгий сплав по Лингге, дались моему спутнику нелегко, – сказал Тим.
– Вы можете отдыхать в этом доме, сколько сочтёте нужным! – заявила хозяйка.
Гиди принял предложение и, извинившись, отправился прилечь в гостевую комнату: двое домашних слуг помогли гостю, захватив для него малый набор чашечек и чайник с кипятком.
