Сокрытые - страница 34

– Нормально. Почему ты спрашиваешь?

– Ну, мы редко видимся, а я вообще не могу представить, как ты живешь там без нас. Ты же расскажешь мне, если что-то случится?

– Да что должно случиться? – засмеялась я. – Не драматизируй, пожалуйста, это больше по моей части.

Мама поджала губы и неловко погладила меня по голове. Если не брать во внимание дежурные объятия при встрече, за последние годы проявления нежности в нашей семье мы трое могли бы пересчитать по пальцам одной руки одного человека.

– Твой отец торчит там, когда не на охоте. – Она повернулась в сторону окна. – Раз уж я не люблю ковыряться в земле, то он делает это сам. Боится, соседи начнут судачить, что у нас участок не ухожен, представляешь? Столько лет не волновался, а тут на тебе! Неужели это самое главное, неужели наших достижений недостаточно? Кому сдалась его земля и все его цветочки-лепесточки? Мы же работали всю жизнь не покладая рук, тебя вырастили, несмотря на все капризы и кучу проблем, а ему мало. Почему ему всегда мало?

– Наверно, скучно сидеть без дела. Он же так и сказал.

Реагировать по-другому было бессмысленно. Мама не простила меня за разрушенную мечту, а споры и попытки оправдаться выматывали похлеще критики. Наступит вечер, и каждая из нас заживет своей жизнью, и они ни в чем не пересекутся до следующего визита. Я снова склонилась над альбомом.

– Да, я прекрасно помню этот кулон, – вздохнула мама, – слишком уж он необычный. Наверно, это единственная вещь в шкатулке, которая мне нравится.

– Ты права, я перепутала украшения, – зачем-то соврала я и внезапно поняла, что сижу, крепко зажав камень в руке. – А можно забрать эту фотографию, бабушка здесь еще такая молодая…

– Да, бери, конечно. – Семейные снимки маму не особенно интересовали. – Марта, как дела в твоем Лардберге?

– Хорошо, это же Лардберг. Там у всех все хорошо, по крайней мере внешне.

– И ты счастлива там?

– Иногда, – призналась я. – Но гораздо чаще, чем бывала здесь.

Поздно вечером скорый поезд увозил меня обратно. За окном совсем стемнело; густой лес около Калмси походил на большую черную дыру и звал к себе, но я сопротивлялась, зная: он способен затянуть любого, кто осмелится выйти из вагона. Поэтому я не вставала со своего места, только все дальше вытягивала ноги и потихоньку сползала в кресле. Мой путь был проложен рельсами, стучал колесами и пах креозотом. Фонари, переезды, узкие платформы станций пролетали мимо, вспыхивая мутными огнями и тут же оставаясь позади, а лес тянулся, тянулся, и казалось, не будет ему конца, и в стуке колес отчетливо слышалось ритмичное ворчание: «Вернись, вернись, скорей, скорей, ко мне, ко мне…» И приходилось терпеть, повторять про себя другие слова из двух слогов, обманывая восприятие, пока не затих тот настойчивый зов. «Нет, не вернусь, – обещала я мысленно, – хочу жить там, где еще не потеряно будущее».

Лес отстал и вскоре прекратил преследование, а я принялась разглядывать пассажиров в вагоне, вспомнив парня из дурацкой повести, которую перечитывала утром. Может, не так она плоха? И впрямь интересно, кто эти люди и куда они направляются? О чем думает человек, ежедневно проезжая добрую сотню километров по железной дороге, о чем мечтает, к чему стремится? Мой взгляд задержался на девушке, сидящей наискосок. Ее лицо показалось смутно знакомым: правильные черты, высокие тонкие брови, точеные скулы; волосы полностью закрывал капюшон. Девушка застыла в непринужденной позе, всем видом изображая безразличие к происходящему вокруг. Сама музейная скульптура – не иначе. Вдруг она повернулась, словно ощутив нежелательное внимание к своей персоне, и от нее поползли широкие ленты потоков. Моя голова снова разболелась, что-то внутри надломилось, хрустнуло и полетело вниз, разбившись там вдребезги. За ним полетел следующий осколок, и еще один, и еще, и еще; они сыпались быстрее и быстрее до тех пор, пока я не осталась совсем опустошенной. Я мотала головой из стороны в сторону, щипала запястье, но ничего не помогало: сверкающие нити проникли в меня и разливали по телу свой яд. Зависть, ревность, ненависть, злоба наполняли девушку, и она с огромным удовольствием делилась ими со мной. Я в панике замахала рукой, пытаясь отогнать проявления чужой сущности, но они не поддавались, а только глубже затягивали меня, как болотная трясина, поймавшая неосторожного путника. Я барахталась среди них и, боясь утонуть окончательно, принялась искать в чувствах девушки хоть что-нибудь хорошее, не такое мучительное и болезненное. Я перебирала ее нити одну за другой, но лишь сильнее запутывалась, а вдалеке уже начал вырисовываться мой силуэт. Мне хотелось кричать, хотелось вырваться из крепких сетей, я билась в них, пытаясь разорвать, и тут раздался скрежет, а за ним звук удара. Дурнота потихоньку рассеивалась, я пошевелилась и обнаружила, что лежу на грязном полу, свалившись с места, когда поезд резко остановился. Люди с удивлением смотрели на меня, некоторые смеялись.