4. Доносчик Ули и культурник Алекол
В клетку попадает лишь очень глупая плакша
(семикольцовая поговорка)
Проснувшись, я, не открывая глаз, выпростала руки из-под одеяла и с наслаждением потянулась. Все хорошо, но… Блин, почему так жестко? Предложила себе на выбор несколько вариантов: лежу в палатке, так как пошла в поход; бабушка решила выбить мой матрац и каким-то образом вытащила его из-под спящей меня; свалилась ночью на пол. Ни один меня не устроил.
Я открыла глаза.
Незнакомая комната, низкий потолок, черное одеяло. Ой.
Вспомнила о вчерашних событиях. Ой-ой.
Услышала негромкий брякающий звук. Одновременно кольнуло понимание: в комнате находится посторонний.
Он застыл у двери с подносом в руках. На подносе стояли высокий стакан с какой-то полупрозрачной бледно-розовой жидкостью и большая миска, закрытая крышкой. Крышка мелко позвякивала, издавая тот самый тихий звук. Нетрудно догадаться, отчего вдруг ей вздумалось музицировать – рука парня заметно дрожала, а круглые глаза неотрывно пялились на мою полуобнаженную грудь. Даже в неярком свете кристалла (уже включили, гады) она, должно быть, представляла собой слабоэротическое зрелище. Я окончательно проснулась. Поспешно натянула одеяло. Сказала спокойно, но жестко:
– Иди отсюда.
Парень нервно сглотнул, но не двинулся.
Молодой, невысокий и худощавый, с оттопыренными ушами, темноволосый. В черной робе – фасончиком, как у Кари. Видимо, здешняя униформа.
– Глухой, что ли?
Он помотал головой. Не глухой, значит. Может, больной?
– Топай, кому сказала.
Снова никакой реакции.
Я, придерживая рукой одеяло, слегка приподнялась и оглядела пол, надеясь узреть кроссовку и запустить ею в парня. Обувки не было. Черт, она же осталась в ванной, пардон, водобочковой комнате. Вместе с одеждой. Таким образом, на мне сейчас одно лишь одеяло. И встать, чтобы вытолкать нахала взашей, я никак не могла. Сей факт опечалил.
– Ты вообще кто?
Он наконец-то разлепил губы и выдал неразборчивое сипение.
– Чего? – переспросила я.
Парень облизнул губы и более внятно пробормотал:
– Святой Каал да озаботится твоим здравием.
– Это твое имя? А чего такое длинное?
Он снова помотал головой.
– Не, это не. Ты что. Это типа пожелание. А я – Ули.
Он кивнул.
– Очень приятно. Маша. А ты, значит, Ули?
– Ага. Ули Тай.
Ну вот. Сразу бы так и сказал. Теперь понятно, почему он не реагирует на «иди отсюда». Ему надо говорить не «иди», а «улетай».
Мое терпение начало иссякать.
– Чего надо-то? – рявкнула я так, что поднос в его руке дрогнул, и из стоящего на нем высокого стакана выплеснулось немного жидкости.
– Завтрак принес. Вот.
– Ну, так поставь на стол и топай. Канай, шкандыбай, улепетывай. Или, если тебе будет понятнее, улетай!
Снова никакой реакции. Значит, понятнее ему не стало.
– Так. Ты не глухой. А может быть… тупой?
– Тупой? Почему тупой?
Кажется, он удивился. И даже немного возмутился, добавив:
– Конечно, нет. Тупыми бывают только углы.
– Тогда, ты – угол! – разозлилась я.
– Не-е-ет, – упрямо возразил он, – не угол. Я – доносчик.
Тут уже я округлила глаза:
– Кто?!
– Ну… доносчик. Доношу всякие вещи, предметы, письма. Кому нести чего куда – меня сразу и посылают.
Все ясно. Сейчас и я его, пожалуй, пошлю.
– Слушай, мой милый тупоугольный доносчик. Оставь завтрак на столе и иди доносить «кому чего куда» дальше. Ясно?
Он с готовностью кивнул:
