«Мальбрук» – французское искажение фамилии английского полководца времен «войны за Испанское наследство» герцога Мальборо. Приблизительно такую маршевую песню распевали французские солдаты той эпохи, хвастаясь растрепать в пух и перья всех англичан на свете. Задорная мелодия перекочевала со временем в русскую армию, а слова – плод народного творчества. От оригинала сохранился только «Мальбрук», а откуда взялась «вдова Елена», совершенно непонятно.
Гром с некоторым недоумением настроил уши, вслушиваясь. Видимо, мелодика и ритмика звуков нашли в собачьей душе какой-то отклик. Впрочем, Смольников прервал исполнение жесткой критикой и угрозами запереть в некий подвал, ругался довольно долго, до пока невидимого «Палыча» не дошло, что дело серьезное:
– П-петрович, я понял! Все, тишина и покой, крепко глазки закрой… Когда я тебя подводил?!
Последнее было произнесено с неизмеримым пафосом, на что последовала отповедь, закончившаяся требованием немедленно отоспаться в течение двух часов, и после этого привести себя хоть в какое-то подобие нормы.
Смольников вышел раскрасневшийся.
– Пошли! – рявкнул на повышенном тоне. Но, видно, посчитал, что ситуация требует объяснения. Я узнал, что начальник лаборатории, прапорщик Климовских, вполне хороший, даже отличный специалист своего дела, подвержен нашей народной слабости. Запоями это не назовешь, но может вот так нажраться и безобидно побуянить. Начальство ругается, однако терпит, поскольку спеца такого класса найти трудно…
Пока это объяснение длилось, я успел увидеть и пожарное депо с вышкой, и вот уже показались вольеры, и Гром заметно насторожился, чуя знакомые и незнакомые запахи…
– Ну вот, – старлей указал на небольшое одноэтажное здание казарменного типа, – это наша резиденция и есть. Кинологическая.
Последнее он произнес с заметной гордостью.
Мы подошли к зданию, Смольников велел мне подождать, сам вошел внутрь, и я услыхал, как гулкий голос вскричал:
– Встать! Смирно! Товарищ старший лейтенант, взвод вожатых ка…
– Вольно, – перебил Смольников. – Выходи строиться!
Шуршание, звяканье, топот. На крыльцо стали выбегать солдаты. При виде меня у каждого из них широко распахивались глаза, кого-то озаряла улыбка. Но ни возгласов, ни расспросов – народ дисциплинированный. Построились. Сержант, ефрейтор, трое рядовых.
– Равняйсь! Смирно! – скомандовал взводный. – Товарищи сержанты и солдаты, в нашем взводе пополнение! Ну, сами видите…
Он представил нас с Громом коллегам, назвал и мне пофамильно присутствующих, сказал, что двое – рядовые Айвазян и Рахматуллин сейчас находятся на проверке постов, еще один – рядовой Табачников – в наряде по КЖ. После чего приказал:
– Рядовой Сергеев, встать в строй!
– Есть! – я встал. И Гром со мною рядом, ясное дело.
Взводный отдал еще несколько рутинных распоряжений и отбыл выполнять обязанности дежурного по части, бросив напоследок:
– Зинкевич! Определи Сергеева, его собаку, оформи штатное оружие.
– Есть, – спокойно ответил сержант, как я понял, помкомвзвода.
– Сергеев!
– Я!
– Постель и прочее получишь на вещевом складе, если что, ребята подскажут. Эмблемы на петлицах поменяй. Нам тут артиллеристы ни к чему, мы ГСМ-щики… Вольно, разойдись!
И ушел.
Вот тут парни, конечно, обступили меня, забросали расспросами, на которые я отвечал удачно, не теряясь. Не обошлось и без хохм по поводу моего баскетбольного роста:
