И вот как-то раз я закричал:
– Шурка! Мама идёт!
И впрямь, вглядываемся: вдалеке кандыляет мать. Встретились, расплакались:
– Деточки! Голубушки! Живы! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Всевышний! Я уже думала, вас не увижу.
Мать суёт нам по целой сырой свёкле. Ей дала наша кисловодчанка, ссыльная Ольга Соловьёва, которая работала в правлении колхоза бухгалтером во Вдовино. Мы смеёмся:
– Что ты, мама! Мы сыты, здесь здорово кормят, сама съешь!
– Ну, как вы? Как я рада. Дети! Вас спасла Ольга Федосеевна! Помните её всю жизнь. Коля! Вон девочка побежала. Это не Зинка Драганчу из Носково? Помните, в соседней избе жили молдаване?
– Да, она. Так знаешь, она одна осталась, её тоже недавно привезли в больницу. Все пять братьев и сестёр умерли от голода в эту зиму. Вчера её мать приходила навестить. Сама еле тащит ноги, плачет, всё это рассказала. И ещё говорит, что детей не стала хоронить в снеговой общей яме, т. к. волки стали растаскивать трупы. Все трупы детей сложила она в холодный погреб до весны. Говорит, чуть засну и чудится мне, что дети все хором зовут меня и плачут: мама, дай покушать! Открою крышку погреба – нет, все мои деточки лежат, как живые, но не шевелятся!
– Ужас, дети! Я хожу по деревням – тоже видела трупы замёрзших людей. Что творится здесь! Я сейчас, дети, уйду, а то ещё увидит главный врач и заставит вас забрать. Это же смерть нам всем.
Засобиралась мать, т. к. зимние дни в Сибири короткие и уже вечерело. Только позднее узнали мы, что в этот день мать была на грань от смерти и опять чудом спаслась. До Носково восемь километров. Дорога практически в снегу, не наезжена, еле угадывается, т. к. постоянно перемётывается позёмкой. Со своей хромой ногой уже затемно дошла до Вдовино и решила там заночевать. Попросилась ночевать к тем, кого уже знала: Масленниковым, Крыловым, Захаркиным, но все отказали, так как якобы не было места в избах. Мать заплакала:
– Бессовестные вы и бессердечные люди! Мне что, умирать теперь? Я же не дойду. Бог вас накажет.
Нечего делать. Пошла, на ночь глядя, в Носково. Дорога из Вдовино в Носково идёт вдоль Шегарки. Пурга усиливается, столбы телефонные стоят вдоль дороги, гудят. Это хорошо, думает мать, не заблудишься. Только смотри за столбами, т. к. дороги ночью не видно, кругом бело. Долго и утомительно продвигалась мать по еле заметной санной дороге. Ноги застревают в рыхлой массе по колено, колючий злой ветер перебивает дыхание, слепит глаза, темно. Вот и уклонилась незаметно чуть в сторону мать. Ахнула с головой в снежную яму. Оказывается, попала на берег Шегарки. А река переметена снегом вровень с берегами и полем, зимой просто её не видно. Даже не догадаешься, где когда-то летом была речка. Пыталась, пыталась Анна Филипповна выбраться, да ещё глубже провалилась до самого льда реки, так как нога-то негнущаяся. Тяжело бороться калеке в снежном плену. Барахталась, барахталась, обессилела, плачет, снегу везде набилось. Поняла, что пришёл конец.
Да видать, не помирать нам было в Сибири! Бог спасал всех нас! Притихла мама, замерзая, и вдруг сквозь сон услышала звон колокольчика. Завозилась, закричала, завизжала из последних сил. А это ехал почтальон дед Лазарев. Услышал он какой-то крик, не поймёт, откуда идёт. Остановил сани, слушает. Затем привязал лошадь к ближайшему телефонному столбу, пошёл на звук голоса:
– Кто там кричит? Что за дьявол? Откуда крик, не пойму? Мать взмолилась:
