Солнце Парижа. Часть 3. Закат. Чужие - страница 4

– Ну что же, месье Градоф, – мэтр Фуше оторвался от спинки стула и, вытянув прямые руки вперёд, упёрся ладонями в столешницу. Весь его вид выражал решительность. – Нечто подобное… – он хмыкнул. – Я ожидал услышать. Судя по протоколам Ваших допросов, уговаривать Вас бесполезно.

«Тогда зачем ты мне всё это рассказываешь? – равнодушие Андрея родило неслышимую реплику. – Впрочем, местный театр накладывает свои требования к подготовке диалогов».

Не дождавшись ответа от подзащитного, мэтр Фуше продолжил:

– В таком случае Вам придётся согласиться на признание Вас невменяемым, – адвокат разочарованно развёл руками и оглянулся на помощника, тот с готовностью закивал, оторвавшись от блокнота, в который он ничего и не записывал.

– А может быть, во всём признаться? – Андрей не удержался от провокации. – Добьёмся снисхождения суда, и получу четверть века каторжных работ где-нибудь в Кайенне. Как Вам такой план? – подзащитный должен был усмехнуться, но не успел, его перекосило от боли, пронзившей плечо. Пришлось поморщиться, стиснув зубы.

– М-да-а, – протянул мэтр Фуше, поморщившись вслед за своим подзащитным. – Думаю, за такое количество убийств, среди которых полицейский, двадцать пять лет каторги… – мужчина за столом с сомнением покачал головой. – К тому же, думаю, Вам хватит там и пары лет, чтобы отправиться в мир иной, – адвокат продолжал покачивать головой, добавив: – Если ещё выдержите плавание в Кайенну. В адских условиях.

«В лечебнице для душевнобольных меня залечат за те же пару лет, превратив перед смертью в настоящего сумасшедшего», – у Андрея был ответ, но озвучивать его он опять не стал: бессмысленно спорить о том, что никогда не произойдёт, в смертном приговоре он не сомневался. Неудивительно, что из его уст прозвучал равнодушный ответ:

– Как Вам будет угодно, – узник пожал плечами. – Я не возражаю.

– Ну что же, – мэтр Фуше, оторвав руки от стола, довольно потёр ладони друг о друга, – тогда приступим к этой версии случившегося…

Пронырливый француз, несмотря на возраст, проявил завидную активность: он что-то объяснял, что-то диктовал помощнику, что-то спрашивал у подзащитного. «Занавес поднят, спектакль начался», – Андрей прикрыл глаза, совершенно не вникая в умозаключения мэтра Фуше, узник наслаждался тёплым и сухим помещением. Но удовольствие закончилось довольно быстро: дверь приоткрылась, и в комнату просунулась полицейская фуражка, потом показалось лицо хозяина головного убора – усатого служителя закона с пухлыми губами.

– До начала заседания осталось пять минут. Пора следовать в зал, мэтр Фуше, – сообщил полицейский твёрдым тоном.

«Прозвучал последний звонок, – узнику оставалось только пожать плечами. – Публику просят занять места согласно купленным билетам», – хотя в отличие от публичного театра здесь места назначались.

В зал судебных заседаний подсудимый был препровождён под охраной четырёх полицейских, а они были ему сейчас как нельзя кстати: после беседы с адвокатом боли усилились, и он едва волочил ноги. Залом суда оказалась большая комната с множеством скамеек, расставленных в особом порядке, как и полагается декорациям на театральной сцене: партер для зрителей, боковые с ограждениями для подсудимого и его защитников, а напротив – для присяжных, и над всем этим царил высокий постамент с местами для суда и прокурора.

Дальше всё покатилось в установленном порядке: ввели присяжных, своё место занял прокурор в чёрной мантии и, наконец, благообразные судьи в красных одеяниях. А потом… потом Андрей почти ничего не помнил. Боль в груди, слабость в ногах, туман в голове не позволили ему «наслаждаться» происходящим процессом, он лишь иногда бросал подслеповатый взгляд в почти пустой зал: кого могло заинтересовать дело неизвестного никому грабителя и убийцы, к тому же какой-то русский. К тому же заседания часто прерывались из-за здоровья подсудимого, точнее говоря, из-за отсутствия этого здоровья. В конце концов, суду это надоело, и в процессе был сделан перерыв на несколько недель. До выздоровления узника или… до прекращения суда по причине ухода подсудимого к праотцам.