Мой новый хозяин не причинял мне зла, но как же я страшилась его! Я знала, как жесток был этот человек, и он сам сказал мне, что продаст меня черному мавританскому султану. Но этому не суждено было случиться: у Столпов Геракла на его корабли напали работорговцы из Кадиса, и все произошло так, как вам и рассказывали.
Главарь работорговцев догадался, что я происхожу из очень зажиточной английской семьи, и надумал получить за меня выкуп. Увы! Он погиб темной и мрачной ночью в угрюмой бухте на берегу Африки, погиб со всеми своими людьми… кроме того грека, о котором вы упоминали. А я снова попала в плен, на сей раз – к вождю дикарей.
Я страшно боялась его, полагая, что он вот-вот расправится со мной. Но он даже пальцем не тронул меня. Он отправил меня в глубь страны вместе с вооруженным отрядом, который вез добычу, взятую на разграбленном корабле. Как вы знаете, эта добыча, в том числе и я, предназначалась могущественному царьку речных племен. Но до его деревни мы так и не добрались, ибо на воинов побережья напал разбойничий отряд негарийцев и всех перерезал. Тогда-то меня и привезли сюда, в этот город. С тех пор я и живу здесь в рабстве, прислуживая царице Накари…
Как только я пережила все эти ужасы, всю эту череду битв, жестокостей и убийств, совершавшихся на моих глазах? Как не лишилась рассудка? Не знаю сама!
– Рука Провидения хранила тебя, дитя, – сказал Соломон Кейн. – Рука Божья, хранящая слабых женщин и беззащитных детей. Что, как не Провидение, направляло меня к тебе, помогая преодолеть все препоны! Мыслимо ли, чтобы нам не удалось выбраться отсюда?.. Если будет на то воля Божья, конечно.
– А мои родственники? – словно очнувшись ото сна и прогнав страшные воспоминания, спросила девушка. – Как там моя семья?..
– Все живы, дитя, и дом их не оскудел. Лишь скорбь по тебе отравила им минувшие годы. Только старый лорд Хильдред страдает подагрой и оттого временами так богохульствует, что я поистине опасаюсь за его душу. Но я уверен, маленькая моя, что вид твоего личика его сейчас же исцелит.
– И все-таки, капитан Кейн, – сказала девушка, – не пойму я, почему же вы пришли один.
– Твои братья с радостью отправились бы со мной, девочка, но не было никакой уверенности, что ты жива, а я не хотел, чтобы еще хоть один Тэферел умер в неведомой стране, вдали от нашей родной английской земли. Я избавил этот мир от злонравного Тэферела и решил, что я же и доставлю на его место другого Тэферела, доброго и благого. И разыщу его, вернее ее, в одиночку.
Объясняя подобным образом свои действия, Кейн и сам верил в то, что говорил. Он никогда не копался в себе, выясняя мотивы собственных поступков, а раз приняв решение, более не испытывал колебаний и намерений своих не менял. Оттого, привыкнув действовать по первому побуждению, он свято верил, что его поступками всегда движет трезвый и холодный расчет. Соломон Кейн был сыном своего времени. Он странным образом сочетал в себе рыцаря и пуританина, причем где-то в глубине его души жил к тому же еще и античный философ, не лишенный кое-каких языческих суеверий (хотя последнее утверждение, надобно полагать, повергло бы Кейна в неописуемый ужас). Пережиток эпохи, когда мужчинами управляла нерассуждающая честь, странствующий рыцарь, облаченный в строгие одежды фанатика пуританина, – вот что представлял собой Соломон Кейн. Людей вроде него гонит вперед духовная жажда, стремление своей рукою исправить все зло мира, защитить слабых, воздать по заслугам гонителям правды и справедливости. Непоседливый и беспокойный, как ветер, он был незыблемо постоянен в одном: в верности своим идеалам.
