Ямалгуд с большим неудовольствием выяснил, что и в этот раз Соловей показывает превосходную военную подготовку, легко расшибая всех своих неприятелей.
Выяснялась и другая деталь: в этот раз Соловей не собирается оставлять его в живых.
Он подошёл к Ямалгуду, тяжело дыша, поднимая окровавленное лезвие палаша.
– Я тебя предупреждал? – спросил он.
Ямалгуд предпочёл промолчать. Ужас застыл в его глазах… А в следующий момент огненная боль пронзила его прямо посередине: он почувствовал, как клинок Соловья его попросту располовинил. Он очень хорошо осознал то, палаш Соловья оборвал его недолгую и суровую жизнь… А только потом всё померкло.
Когда местный старшина собирал откуп Соловью, гнетущее чувство возникло у него в груди: какое-то предельно животное чувство. Он прочно ощущал приближение тяжелой битвы.
«Тугарин идёт, что ли?» – подумалось ему с неожиданной невесёлостью.
Хоть Соловей здесь и хорохорился, про Тугарина он уже слышал неоднократно. Жесточайший, свирепый. Рослый и широкоплечий. На груди он носил отрубленную голову одного богатыря, уже превратившуюся в череп.
Все его воины, славившиеся такой же жестокостью, с удовольствием брали врагов в плен, где превращали их жизнь в кошмар. Единственным минусом его вояк являлось то, что хребты их были совсем уж тощие, потому перебивались от хорошего удара.
Сам же Тугарин мог разорвать своими волосатыми лапищами много кого… И Соловей думал, что, если им предстоит встретиться в бою однажды, то ему придётся нелегко.
Когда же на него снова обрушилось страшное пьянство, и он засел в ближайший трактир, то эти опасения начисто стёрлись из его ума. Собственно, Тугарин был тем же воителем, что и Соловей, и должен был понимать, что во время походов может происходить всякое…
Воевода Ярослав Медведев гремел поблизости. Ух, суровый витязь – его латники в белых кольчугах разбили отряд Гнедого Таракана, всех грабастиков прирезали…И теперь охотились за оставшимися разбойниками. По словам Ямалгуда, тугарцы собирались выступить против ярославских дружинников…
Соловей был не против. Он валялся в беспамятстве на шёлковых подушках и собирался отправлять обоз с продовольствием в своё имение.
Полька же негодовала… Но и сидеть дома без дела не хотела, потому частенько выезжала со своей нянькой на карете со спаренными лошадями, чтобы проехаться по бескрайним гектарам земли, с которой ушли крестьяне, боявшиеся Соловья.
Жили они далеко от острогов, поэтому тысяцкие не рисковали отпускать свои отряды для поиска Одихмантьева сына. Кто-то, может, и нёсся рысью по лесу и полю, и даже кое-какие ордынцы отдельно теряли головы, но до имения Соловья не забредали.
Он сдружился с одним одноглазым разбойником по кличке Мотыга – завшивленный, тощий. С торчащими рёбрами и жёсткой зелёной щетиной. Они жили в его шатре целую неделю… Пока к ним не приехал подозрительный всадник в красных блестящих доспехах.
На его седле покачивался большой лук, рядом – колчан со стрелами.
Соловей смутно помнил впоследствии рассказ его о том, как он их нашёл. Но хорошо помнил, какие слова он передал от Тугарина.
– Я – гонец от нашего Пахана, великого Тугарина, – сказал им всадник, входя в шатёр без особенных раскланиваний. – Ты, Соловей, очень обидел его. И он советует тебе поостеречься. Ты понял?
Соловей посмотрел на него осоловевшими глазами и промолчал.
– Изыди отсель, мареновый! – рявкнул Мотыга. – Как ты смеешь толковать в таком тоне с моим гостем?!
