Картечь обвинений попала мимо. Брови начальницы сошлись на переносице.
– Изабелла Ивановна, я боюсь, что Вы – единственная, кто считает этого ученика бездарным. Эдуард Андреевич указывает на его творческий подход в изучении классических произведений, к которым мы с Вами, как филологи, должны проявлять уважение. Евгения Юрьевна, которая, как Вы знаете, обыкновенно скупа на похвалы, восхищается его аналитическим складом ума. А Тихон Капитонович, так и вообще, обещает личную протекцию, если Гордеев решит поступать в Университет. Мне не стоит продолжать или перечислить преподавателей по всем остальным предметам? – Англичанка не выдержала уничижительного тона и отвернулась, но Власта Эрастовна, по всей вероятности, решила ее «добить». – Не кажется ли Вам, уважаемая Изабелла Ивановна, что Вы идете против всего педагогического коллектива? Вполне возможно, что Вы ставите личные интересы выше общественных, и тогда…
В застойные времена, откуда были родом обе собеседницы, последнее обвинение можно было расценить, как угрозу, и Изабелла Ивановна по привычке вздрогнула.
– Я не… я совсем даже… – пролепетала она, слезы вновь хлынули у нее из глаз, и учительница достала приготовленный заранее кружевной платочек. – Просто я не представляю, как с ним работать? Вот сегодня, например, он стал утверждать, что я неправильно произношу слово «карьера». Я поставила ударение на первый слог, а он рассмеялся! Мне прямо в лицо рассмеялся! И нарочно весь урок ставил ударение по-своему!
Директриса возвела глаза к потолку. Преподавателю за пятьдесят, тридцать лет педагогического стажа! Должен же, в конце концов, сказываться опыт? Власта Эрастовна налила из стеклянного графина воды в стакан и предложила его коллеге.
– Знаете, Изабелла Ивановна, как я поступаю, когда у нас на уроках возникают подобные споры? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал миролюбиво, и дождавшись взгляда собеседницы, закончила. – Я обращаюсь к словарю!
В доказательство того, что ее слова – не просто фигура речи, на столе появился толстенный кирпич англо-русского словаря. Директриса без труда нашла там термин «career». Ударение в транскрипции оказалось на второй слог.
Противник был сломлен, и кабинет огласили новые рыдания. Неумолимая директриса сообразила, что «перегнула палку», и, отказавшись от дальнейшей борьбы, сменила гнев на милость:
– Изабелла Ивановна, дорогая! Мы все допускаем ошибки: иногда педагогические, иногда профессиональные, и надо иметь мужество их признавать.
Чтобы продемонстрировать поддержку подчиненной, которую только что отчитала, Власта Эрастовна даже вышла из-за стола и слегка погладила ее по вздрагивающему плечу.
– А с Гордеевым я обязательно побеседую. Конечно, он – наш будущий золотой медалист и надежда школы, но сдерживать свои эмоции ему еще предстоит научиться.
Ободренная Изабелла Ивановна промокнула глаза влажным платком:
– А, может быть, все-таки с родителями побеседуем?
– Отчего же нет? Можно и с родителями, – на удивление легко согласилась директриса. – Вернее, с родительницей. Видите ли, мальчик давно уже воспитывается без отца. Развод длился несколько лет, все было очень болезненно: уход отца в другую семью, ссоры, размен квартиры. – Власта Эрастовна вздохнула, и стало ясно, что все описанные события она принимает близко к сердцу. – На это ведь тоже надо делать скидку, не так ли? Но в ближайшее воскресенье я буду у Гордеевых в гостях – непременно поговорю о несдержанности Виктора с его матерью. Валентина – дочь моей старой школьной подруги, она обязательно ко мне прислушается, а уж на сына-то, слава Богу, она влиять умеет.
