И я осталась тут, дитё плачет, а на меня все ругаются и проклинают все мои адские пути, разом весь наш род назвав паразитами. Как меня только не называли! Ах, милостивая барышня, до сих пор со стыда сгораю, повторить боюсь! А потом позвали пастуха: «Йирка, там вроде сарай, крытый соломой есть, вот и веди эту шалаву с её пащенком к пастухам в ясли с колокольчиками!» Ох, Христе Боже, как проклятый язык обозвал моего ребёнка! Я не выдержала и сказала: «Не берите, пан староста, на душу тяжкий грех, мы – честные люди, и не надо так моего ребёнка называть. Мой покойный муж был порядочным человеком, занемог вот только! И я вовсе не шалава с отпрыском. Нас по-Божески в приходе женили!»
Слепая принялась всхлипывать, а потом вдруг умолкла и воскликнула решительно с повелительным тоном: «Анчо, куда дела бумаги? Вот посмотрите, милостивая барышня, посмотрите!»
– Не стоит, милая, не надо, я Вам верю!
– Ведь несправедливо, барышня, потому и хочу доказать, что Анча из порядочной семьи! Ну, Анча, нашла?
Анча открыла ящичек стола, вытащила ветхие, грязные листы бумаги и подала их Ольге. Там были выписки из домовых книг, крестильные листы и свидетельства, среди них был и крестильный лист маленькой Анчи.
– Вот, видели, барышня, видели?.. Анча, спрячь документы получше!
– Может, стоит показать эти бумаги пану советнику, чтобы больше не жить в сарайчике? – предложила Ольга.
– Ба, не утруждайтесь, милостивая барышня! Меня тем временем зима одолеет, и все эти печали из головы уйдут, хватит с меня фантазий, так и останусь в этом сарайчике – хоть живой, хоть мёртвой – хоть и снова скотину запустят – будь, что будет, пусть себе блеет рядышком. А жена пастуха добрая, выхаживала меня, собственного одеяла не пожалела, да и Aнчу подкармливает. А когда в нашу деревеньку доктор приехал, пригласила его ко мне. Вот так мне Господь и послал ангела-хранителя! Тот просто поговорил с советником и старостой, пригрозил, и в тот же вечер начали пристраивать к сараю отсек. Это ведь Божий Промысел, а то бы жила там хоть до ста лет, так что в молитвах его каждый день поминаю, чтобы Господь отплатил ему сторицей за доброе дело!
Посмотрите, милостивая барышня, какое одеяло с подушкой он прислал мне через пастуха, а жене его заплатил, чтобы мне готовила еду и топила печку, а уже лекарств столько дал, что и не счесть! Но теперь мне без соседей совсем никак, когда совсем занемогла и не встаю. Вроде и выздоровела, да на другой глаз ослепла. Уже не полюбуюсь на своего ангелочка, на Аничку!
– Бывает, что и от слепоты многих вылечивают, милая, может и над Вами Господь смилостивиться. А что до Анички, – Ольга повернулась к ребёнку, – Ходила когда-нибудь в школу?
– Ходила, когда жили в Гайде.
– Но школа там была немецкая?
Ребенок кивнул.
– А ты понимала, что говорит учитель?
– Нет.
– И долго так ходила?
– Год отходила, милостивая барышня, – ответила за неё мать, – А что толку, если по-немецки ни словечка не понимала и не говорила?
– А почему здесь, в Хломку никогда не посещала Дубковскую школу? – снова поинтересовалась Ольга.
– Да как бы смогла, милостивая барышня, кому там беднячка нужна? Прислали ко мне посыльного из деревенского совета, буду ли посылать своего ребёнка, что и мне будет полегче, если она грамотной или приписанной. А я ответила, что если мне грамота далась по воле Божьей, то ребенка не смогу далеко посылать, да и платить нечем, и если они хотят моё имущество описать, то уж не лучше ли с меня и начать, когда душа из тела уйдёт? И тогда мне посоветовали, чтобы я не беспокоилась об оплате, а мне надо либо платить мне, либо прислать мне сиделку, вот как-то так и договорились, что ребёнок за больной присматривает.
