Многие из таких имен, названий и ситуаций нередко встречались в ранней литературе Кореи, как в прозе, так и в поэзии, и относятся к традиционному набору имен-символов. Использование некоторых стало тенденцией в произведениях XVIII–XIX веков, и обращение к ним составляет особенность литературы именно этого периода. Это может объясняться распространением в Корее китайской литературы. Например, некоторые знаменитые военачальники китайской древности стали узнаваемы широким читателем в Корее в связи с их ведущей ролью в сюжете романа «Троецарствие». Популярность этого произведения и его героев была столь велика, что персонажи стали появляться и в корейской поэзии (даже на родном языке).
Некоторые имена или названия изначально связаны с литературной традицией Китая. Один из самых распространенных примеров – отсылка к истории о встрече князя царства Чу с красавицей, которая оказалась феей горы Ушань, а также к распространенному символу любовного свидания «дождь из тучки», которым обещала проливаться над возлюбленным Ушаньская фея. Узнаваемые образы могут быть связаны не только с прозой. Например, скрип поднимающегося якоря – распространенный спутник поэтического изображения сцены предстоящей разлуки героев.
В романе «Сон в Нефритовом павильоне» используются также легенды и мифы Древнего Китая – сюжет о пире у Владычицы Запада Сиванму, о Ткачихе и Волопасе, разлученных влюбленных, встречающихся раз в год благодаря Млечному Пути, и так далее. Примечательно появление в тексте также элементов, восходящих к корейской мифопоэтической традиции. Например (об этом упоминается в романе), в архаичной культуре тело человека делилось на мужские и женские зоны (глаза, нос, руки – мужчина, а уши, рот, ноги – женщина). К этой же традиции можно отнести и такой сюжетообразующий элемент, как чудесное рождение.
Не станем пересказывать комментарии к роману, в которых поясняются имена и названия, символика, скрытые цитаты и аллюзии – то, что характеризует стилистику самого произведения и язык персонажей. Можно порекомендовать читателю обратить внимание также на язык описания чувств, способы передачи эстетических впечатлений. Этому, как правило, служат метафоры. Предложенный в переводе вариант порой нарочито русифицирован. Например, слово «любовь» не было принято, и приводимые в литературных произведениях признания не столь прямолинейны, как в русском тексте. Это касается и реалий. Слова «бокал» или «экипаж», обозначающие западные явления, не соответствуют тем объектам, которые обозначают в романе. Читателю легче читать фразу, в которой говорится о грехе (христианское понятие), а не о неких менее привычных концепциях. Но эти отдельные переводческие решения не препятствуют сохранению образности языка и стилистического своеобразия романа.
При всей метафоричности значительной части использованных в тексте романа образов в нем немало и элементов бытописания. Упоминаются привычные действия и объекты из повседневной жизни, употребляемые в пищу необычные для российского читателя культуры (например, чумиза) и предметы одежды, называются окружающие человека элементы пространства. Особого внимания заслуживает тема отношений между людьми и восприятие тех или иных поступков. В качестве примера приведем остро негативное восприятие ревности (кстати, один из кодифицированных в культуре недостатков женщин).
