Если по отношению к Другу поэт при всех обидах и разочарованиях сохранял определенную почтительную дистанцию, то, обращаясь к женщине, он сразу берет фамильярный тон и вскоре начинает давать ей безжалостные характеристики без малейшей деликатности. Он ясно видит все ее физические и нравственные изъяны и не ищет в ней идеала – как будто всю способность идеализировать он уже отдал Другу. Правда, и это свое трезвое видение он обращает в любовь. У моей госпожи глаза не похожи на солнце, губы – на кораллы, а щеки – на розы, кожа ее желта, дыхание несвеже, а походка тяжела, но все равно она прекрасна и не уступит тем, кого льстецы оболгали в фальшивых сравнениях, пишет он в знаменитом сонете 130.
Однако, видимо, доля идеализации, самообмана все же необходима для любви. Не греша самообманом, поэт впадает в другой грех – заходит слишком далеко в перечислении изъянов своей возлюбленной, дает волю подспудному желанию уязвить, унизить ее.
Любовь превращается в тягостную зависимость, в которой стороны не знают, чего они на самом деле хотят, – победить или сдаться, освободиться или еще глубже погрузиться в омут страстей.
Мы снова, теперь уже с другой стороны, узнаем об измене возлюбленной с Другом поэта. Но если юноше при этом направлялись нежнейшие упреки, сменившиеся новыми выражениями любви, то подругу поэт проклинает (сонеты 133, 134), а потом высмеивает, строя непристойные каламбуры (сонеты 135, 136).
Развернутая в сонетах «к Даме» картина любви-ненависти поражает глубиной и беспощадностью самоанализа. Если бы не было сонетов «к Другу», мы не знали бы, что их автору доступна любовь самая возвышенная, идеальная, а если бы не было сонетов «к Даме», мы могли бы заподозрить его в незнании реальной человеческой природы с ее куда менее высокими проявлениями. Нет, ему было ведомо и доступно все. Будучи человеком, он был обречен на поиски любви, а будучи натурой неординарной, он искал ее всюду – и в небе, и на земле.
Сонеты Шекспира – это не детская сказка, в них нет счастливого конца. Поэт обманут и в своей небесной любви, и в любви земной. И все же, несмотря ни на что, он продолжает верить в любовь – самое трудное и самое лучшее, что доступно человеку в его скоротечной жизни. В конечном итоге только любовь истинна, все остальное – заблуждение.
Любовь – как веха, нет прочней и лучше,
Незыблема пред бурею любой;
Звезда, что светит для ладьи заблудшей,
Непостижима, хоть всегда с тобой.
(Сонет 116)
Насколько личность автора «Сонетов», каким он предстает в своей поэтической книге, согласуется с образом гениального драматурга? Здесь каждый волен иметь свое суждение. Следует только иметь в виду, что писатели в своей частной жизни редко «похожи» на свои произведения: юморист может быть человеком мрачным, лирик – расчетливым хозяином и т. п. И не ожидаем же мы, что великий Шекспир в своей личной переписке (а сонеты по жанру приближаются к таковой) будет держать тон высокой драмы и произносить высокопарные монологи. Кроме того, ко многому в «Сонетах» нужно относиться с осторожностью, не принимая за чистую монету: что-то в них является условностью, что-то – преувеличением или даже выдумкой, мистификацией, а многое затемнено, так что читателю остаются только смутные намеки.
И все же, если попытаться подвести итог и ответить на вопрос о содержательности «Сонетов» как психологического документа, то ответ будет утвердительным. Несмотря на все условности, притворство и дань некоторым шаблонам лирической поэзии своего времени, эта книга дает богатый материал, позволяющий – в отсутствие других источников – составить представление о личности Шекспира. Иначе и не могло быть – не может гениальный автор написать 154 стихотворения, не поведав, вольно или невольно, многое о себе.
