Кузьма входить не стал, громко выкрикнул:
– Каторжанка Блюхштейн, ваше благородие!
Поручик, причесанный, надушенный хорошим одеколоном, вышел навстречу каторжанке, с молчаливым поклоном предложил пройти. Затем совершенно неожиданно помог женщине снять тяжелый арестантский бушлат, повесил его на вешалку возле двери.
Сонька усмехнулась.
– Как за барыней ухаживаете, господин поручик.
– За женщиной, – ответил тот и показал на стул.
На столе стоял фарфоровый чайник с двумя чашками, сахарница и конфетница.
Сонька с некоторым удивлением оценила все это, опустилась на предложенный стул. Никита Глебович уселся напротив, потянулся за чайником, разлил коричневую ароматную жидкость в две чашки, пододвинул поближе к каторжанке сахарницу.
– Софья Блювштейн? Не ошибаюсь? – взглянул на воровку. – Блювштейн – фамилия по мужу?
– По мужу.
– То есть Михель Блювштейн, здешний божий человек, ваш муж?
– Наверно. Если, конечно, божий человек может быть чьим-нибудь мужем.
– А Тобольский… – поручик взглянул на бумаги, лежавшие перед ним. – Казимир Тобольский. Он кто для вас?
– Каторжанин.
– Всего лишь?
Сонька отставила чашку с чаем, с очевидным раздражением спросила:
– Господин начальник, к чему вся эта баланда?
Гончаров помолчал, щелкая тонкими изысканными пальцами, поднял голову.
– Этой ночью Казимир Тобольский был убит.
– Что? – задохнулась Сонька. – Как? Кто это сделал?
– Это сделал ваш муж. Михель Блювштейн.
– Но этого не может быть!
– Он сам в этом сознался.
– Он не мог. Он дитя малое!
– Тем не менее каторжные работы он получил именно за убийство. Вам ведь это известно?
Сонька помолчала, тихо произнесла:
– Пан пришел в лавку, когда я уже готовилась закрывать. Очень поздно… Сказал, что получил от вас разрешение на вольное перемещение.
– Да, я разрешил. Хотите попрощаться с покойным?
– Нет. Лучше я буду помнить его таким, каким видела в последний раз.
Воровка с трудом сдержала неожиданные слезы, смахнула их, виновато усмехнулась.
– Простите… Михель где сейчас?
– В карцере.
– Я смогу его навестить?
– Безусловно. Но есть ли в этом смысл?
– Я ношу его фамилию, господин поручик.
– Хорошо, я распоряжусь. Но имейте в виду, он сейчас абсолютно невменяем и агрессивен. Его самого, видимо, потрясло убийство.
Сонька поднялась, натянула рукавицы.
Гончаров тоже вышел из-за стола.
– Сегодня можете не выходить на работу.
– За что такая милость? – ухмыльнулась женщина.
– Просто участие. – Поручик проводил Соньку до двери, вдруг предложил: – Кстати, отец вашей дочери – сумасшедший Михель?
– Да.
– Я дам распоряжение, чтобы ее сегодня тоже освободили от работ.
Сонька исподлобья взглянула на него, склонила голову:
– Благодарю. – И покинула комнату.
Спустя несколько дней после встречи с обер-полицмейстером в своем кабинете, обставленном скромно, с деталями кавказской экзотики, Икрамов собрал наиболее опытных следователей, сыскарей, судебных приставов, чтобы детально разобраться в делах, не терпящих отлагательства.
Присутствовали старший следователь Конюшев Сергей Иванович, следственный пристав жандармского управления Дымов Иван Иванович, а кроме них старший судебный пристав департамента Фадеев Федор Петрович и опытнейший петербургский сыщик Миронов Мирон Яковлевич, поражавший коллег не только тучностью, но и умением находить выход из самых запутанных ситуаций.
На столе лежала папка с соответствующим делом, два карандашных портрета злоумышленницы – анфас и в профиль.
