– Мне изменили режим, Соня, – с улыбкой сообщил пан.
– Кто?
– В поселок пришел новый комендант. Я имел с ним разговор. Теперь могу перемещаться по поселку свободно.
– Вы с ним знакомы?
– Он пригласил меня к себе. Господин более чем странный. Знает стихи Марка Рокотова, интересуется инакомыслием, вел весьма загадочный разговор.
– Зачем вы мне это говорите?
– Он расспрашивал о вас.
– Обо мне расспрашивают многие. Как только туристы расползаются с парохода, так и расспрашивают.
Поляк усмехнулся.
– Тут иное. Как я понял, он желает поговорить с вами.
– О чем?
– С вашей помощью он намерен поднять в поселке свой авторитет.
– У коменданта всегда в поселке авторитет, – усмехнулась Сонька.
– Ему хочется, как он выразился, помочь отверженным и несчастным.
Женщина с иронией посмотрела на него.
– Вы с утра не выпивали?
– Я ведь не пью, Соня. Он действительно заинтересовался вами.
– Стара я для его интереса.
– Он также заинтересовался Михелиной.
– А это совсем ни к чему.
– Он просто спросил о ней.
– Сегодня спросил, завтра возьмется за дело.
– Надо этим воспользоваться, Соня!
– Дочку подложить?
– Зачем? Есть ведь другие варианты. Надо искать возможность бежать отсюда!.. Я крайне беспокоюсь о вас.
Сонька повернула к нему голову, внимательно посмотрела в измученное каторгой и годами породистое лицо поляка, с искренним сочувствием заметила:
– Лучше о себе побеспокойтесь. Совсем сдали.
Пан неожиданно взял женщину за плечи, на мгновение растроганно приобнял ее, уткнулся в плечо, и даже на какой-то миг показалось, что он расплакался. Тут же виновато отпустил, усмехнулся.
– Простите… – Помолчал, вытер тыльной стороной ладони глаза. – Обо мне бессмысленно. Я вряд ли уже выберусь. А вот вам надо постараться. Хотя бы ради ваших дочерей.
– Вы в своем репертуаре, – улыбнулась Сонька.
– Так воспитан. – Поляк снова элегантно откланялся. – Вы все-таки подумайте о том, что я вам сказал.
– Подумаю, – механически ответила женщина и вместе с поляком двинулась к выходу. – Если Михель вдруг станет нахальничать, кликните меня.
– Отобьюсь.
Дверь распахнулась, и вместе с облаком пара в лавку ввалилось сразу три поселенца.
– Соня! – заорал один из них. – Дай загасить огонь! Покрепче чего-нибудь!
Поляк вышел из лавки, огляделся и направился к околице, за которой начиналась почти засыпанная снегом тропинка в соседний поселок.
Идти было трудно.
Небо совсем освободилось от туч, и звезды сверкали над головой низко, ярко и крупно, казалось, можно рукой дотянуться до них.
Пан не заметил, что следом за ним из поселка двинулся Михель.
На середине дороги Тобольский остановился, любуясь вышитым звездами небом, машинально оглянулся и вдруг обнаружил, что Михель почти уже настиг его. Остановился, с неожиданным страхом и дурным предчувствием спросил:
– Чего тебе?
Божевольный молчал, глядя на Тобольского тяжело и мрачно.
– Ступай к себе, Михель, – сказал тот. – Холодно. Околеешь.
Михель не двинулся.
Поляк постоял какое-то время и двинулся дальше. Михель тут же тронулся следом.
Пан оглянулся.
– Не надо за мной идти, Михель. Сам дойду.
– Соня, – произнес тот и ткнул кулаком в грудь. – Моя Соня.
– Твоя… Конечно твоя… Соня отдыхает. Ступай.
– Моя!.. Люблю Соню!
– Как скажешь… Бог с тобой.
Пан Тобольский шагнул снова и тут услышал близкое, частое и шумное дыхание. Оглянуться не успел, Михель в прыжке сбил его с ног, навалился тяжелой смрадной тушей и стал душить.
