– Тебя он видел?
– Нет. Он беседовал с дворецким.
– И что тот ему сказал?
– Мне неизвестно. Дворецкий потом заинтересовался вами, после чего отправился к княжне.
Табба задумалась.
– Все это нехорошо. Дурно.
– Очень дурно?
– Весьма. Изюмову лучше не знать, что я живу у княжны. Вслед за Изюмовым может явиться другая беда. Это почти как дурная примета.
В зале громко захлопала в ладоши Эва, прокричала:
– Дамы и господа! Антракт окончен! Прошу встать на исходные позиции! Дамы и господа, внимание!
– Ступай, – кивнула служанке Табба и заторопилась в зал.
Заиграло трио. Валентин уже поджидал Таббу на исходной, взял ее под руку, и пары страстно, темпераментно ринулись в огонь танго.
– Стойка компактней! Венский кросс! Медленно, медленно… быстро, быстро…
Катенька понаблюдала за танцующими, улыбнулась с легкой завистью и нехотя покинула помещение.
Гаврила Емельянович был крайне недоволен докладом Изюмова. Некоторое время молча ходил из угла в угол кабинета, о чем-то размышлял.
Бывший артист, одетый в швейцарскую ливрею, стоял едва ли не навытяжку, смотрел на директора преданно и испуганно.
– Вы бездарны не только как бывший артист, но и просто как существо! – сообщил ему тот, приближаясь. – Что нового вы сообщили мне в результате дурацкого визита в дом княжны? Допустим, госпожа Бессмертная проживает там! И что дальше? Вы ее лично видели?
– Никак нет, Гаврила Емельянович. Мне не предоставилось такой возможности.
– А какая возможность вам предоставилась? Совершить променад перед княжескими воротами с дурацким видом или торчать остолопом в театре на ступеньках, раздавая дежурные комплименты бездарным артистам? На что вы еще способны?
– На многое, Гаврила Емельяныч… Мне, к примеру, стало известно, что мадемуазель посещает курсы по обучению аргентинскому танго.
– Где эти курсы?.. По каким дням мадемуазель их посещает? Узнать, уточнить, разнюхать! До мелочей, до самых каверзных подробностей! Вы меня поняли?
– Так точно, Гаврила Емельяныч.
Филимонов подошел вплотную к бывшему артисту, прошептал едва слышно:
– Перед зеркалом, по пять раз в сутки!.. Хлестать себя по щекам, ежели хоть одно слово по-казарменному! Беспощадно хлестать! До красных пятен! С утра до ночи!
– Буду усиленно работать над собой, ваше превосходительство.
– Работайте! Иначе ваши усилия будут оценивать в другом заведении!
Изюмов развернулся, сделал пару шагов к двери, остановился.
– Все это вы, Гаврила Емельянович, ради князя Икрамова стараетесь?
– Вам-то какое дело?
– Интересуюсь.
– Забудьте! – Директор снова подошел к нему. – У вас нет больше интереса. Не имеете права! Вы теперь никто! Человек на ступеньках! Согнулся, разогнулся! Уловили?
– Так точ… Простите, уловил.
– Вот и ступайте с Богом. И помните, через несколько дней жду от вас новых сообщений о госпоже Бессмертной.
– Слушаюсь, Гаврила Емельяныч, – Изюмов поклонился и бочком покинул директорский кабинет.
Поручик Гончаров целовал Михелину жарко и страстно.
Целовал лицо, шею, плечи, распущенные волосы.
Девушка стояла покорно, с закрытыми глазами. Она принимала мужские ласки чувственно, без сопротивления, благодарно. Лишь когда Никита Глебович коснулся груди, отвела его руку, тихо попросила:
– Прошу вас, не надо.
– Я схожу с ума… Вы моя! Моя единственная и любимая! Вы это понимаете?
– Пожалуйста, пожалейте меня.
– А меня кто пожалеет?
– Вы – мужчина. Вы сильнее.
Поручик убрал руки, отошел от Михелины, опустился на железную панцирную кровать, сжал голову ладонями.
