Добавляю. Мне стало интересно, что же он такого сделал, на что он готов ради меня.
– Думаю, да! Прикрыл.
– За чаем обсудил с мамой еë любимых турецких актёров? – улыбаюсь сомкнутыми губами.
– Это да. – он усмехается в ответ. – В общем, я сказал, что....
– Подожди! – я внезапно его прерываю, выпрямляюсь на кровати и припадаю ухом к стене, глядя прямо ему в глаза.
Карина, зараза, подслушивает в зале, даже громкость телевизора убавила, шпионка.
– Давай пересядем на диван? – неестественно улыбаюсь и машу в сторону.
Ромка кивает. Совершенно забыв, что на мне давно не пижама, а просто футболка выше середины бедра, которая прикрывает только то, что необходимо, но никак не мою скромность, я отпускаю одеяло и, хромая, направляюсь к дивану.
Слышу за спиной Ромкино кряхтение. Он берёт моё одеяло и, протягивая, подходит и отворачивается в сторону кресла напротив.
– Я тут сяду!
Стараясь не смотреть, как я кутаю нижнюю часть тела, он вальяжно садится в кресло. А я отворачиваю голову и прячу довольную улыбку.
Всё–таки посыпались его крошки! Но мне уже всë равно.
Я, как индианка в сари, в одеяле сажусь напротив на диван, и уже уверенно смотрю в глаза.
Он на моей территории. Обезоружен!
Нет ничего приятнее на свете, чем Ромкины щëки в красном цвете?
Шекспир – гений! Можно любую чушь под него срифмовать.
– Так и что ты сказал маме, как ты смог меня прикрыть, мой ры… – опомнившись, окончание «царь» получилось неуверенно тихим.
Он щурит взгляд, будто раскусил мою актёрскую игру в роковую женщину.
– Я убил двух, а, может, и больше зайцев! Сказал твоей маме, что мы встречаемся, поругались в баре, и ты в отместку поцеловалась с этим… как его? Ну, кретин который! И так увлеклась, что подвернула ногу. Но под вечер мы помирились. Поэтому – мир, дружба, жвачка!
Он говорит эти слова, а у меня всë сквозняком проскакивает через уши.
Индианка во мне изображает непреднамеренное удушье одеялом, как в ужасных индийских блокбастерах.
– Чë? – единственное, что могу ответить.
– Твоя мама сразу успокоилась. Потому что – что?
Всё ещё не догоняю ход его мыслей и вообще его дурацкую инициативу, поэтому просто вопросительно выпучиваю глаза, и жду продолжения.
– Первое и единственное – ты всегда под присмотром!
Похоже это у него проблемы с головой. Что он несёт?
– Твои плюсы, – он продолжает, и загибает пальцы по одному. – Я отвожу и привожу тебя со школы, – ты опять же под присмотром; второе – все концерты в баре для тебя – всегда бес–пла–тно! Также ты можешь делать, что хочешь, а я тебя всегда прикрою, потому ты, якобы, будешь со мной! И третий, и самый жирный – я готовлю тебя в театральный! Гениально?
Он откидывается на спинку кресла и довольный ждёт моего ответа.
– Нет… нет. И нет! А меня не надо было посвятить в свои планы по моему прикрытию? Мне что, теперь врать родителям?
– Вообще–то я тебе утром писал, но ты не ответила. Я подумал, что тебя наказали и, как мужчина, взял всë в свои руки!
– Вообще–то я тебя об этом не просила и, почти при смерти лежала в постели и, спала! Я даже не в курсе, что у тебя есть мой номер! – стараюсь орать на него шёпотом. – И почему вдруг такая благосклонность ко мне, а?
Он зависает на доли секунды:
– Потому что… Марамушта! – выпучивает глаза, но тут же выдыхает и, наклонившись ко мне, смотрит в глаза своими синими, озëрными, океанскими. – Ладно, мне нужна твоя помощь....
Я отстраняюсь и хмурю густые брови.
