Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья» - страница 20



Прозвенел звонок. Первым зашел не химик, а физручка. Стала проверять, кто присутствует, а кто нет.

– Шапарев, тебя почему вчера на физкультуре не было? – спрашивает, подходя к учительскому столу.

Я молчу.

– Шапарев! Я с тобой разговариваю. – Глядит как на врага народа. Такие наезды, как будто физра – важный предмет.

– Не хотелось вас видеть лишний раз, – отвечаю.

Физручку и так никто не воспринимает ни как полноценного учителя, ни как классного руководителя тем более. После Кирилла Александровича днище днищем. Но ТАКОЙ наглости еще ни один себе не позволял. Ко мне повернулась куча удивленных рож. Стадный инстинкт, знаете ли. У нас, школьников, он завсегда срабатывает.

– Это что за разговор такой?! – возмущается физручка.

Я только жму плечами.

– Встань, когда с тобой учитель разговаривает!

– Мне врач запрещает вставать лишний раз, – отвечаю.

– Я сейчас твоим родителям позвоню. Они мне все расскажут – и за врача, и за физкультуру пропущенную.

– Звоните, – говорю. Само равнодушие.

– Еще одна такая выходка – и я буду добиваться твоего исключения из школы.

Хрен бы там, мымра. Никто не имеет права исключить ученика из школы, тем более если он учится без троек.

Но я молчу. Она ведь только и ждет, что с ней будут огрызаться. Так что пусть ее изнутри терзает мысль, что я не пошел на поводу и остался непобежденным.

– Кого сегодня нет? – Она делает вид, будто успокоилась. Открывает блокнот, готовясь записать. Хорошо видно, как дрожат от злости и бессилия пальцы, в которых она держит ручку.

Ей назвали фамилии болеющих и прогульщиков. И фамилию Сони тоже. Причем не первой и не последней, а где-то ближе к середине. Как будто она тоже заболела. Или проспала. Пока перечисляли, пришел химик – Федор Петрович. Ирина Викторовна свалила, бросив на меня полный ненависти взгляд. Ее лицо напоминало перекошенную гримасу злодея из голливудского триллера. Вот щас подойдет и всадит ножичек под ребро. И провернет несколько раз – чтобы и печень, и желудок, и легкие, и почки…

У нас с ней целый год впереди. Видать, хорошо сработаемся.

Федор Петрович – нестарый, но уже сильно облысевший и обрюзгший дядька. Пузо у него не то чтобы вываливается из-под пиджака, но заметное. Фигурой Петрович напоминает беременную женщину. Пока не очень сильно, но еще пара лет обжорства – и его разнесет конкретно. А там уж – привет, одышка, здравствуйте, сердечно-сосудистые заболевания и прочие прелести жизни. Жалко, что не следит за собой. Хороший мужик.

Оглядывает класс, щурясь. Очки бы себе уже купил давно. Видно, некогда. Или не хочет, потому что они ему не идут.

Тоже проверил отсутствующих, отметил в журнале. Все чин чином. Потом сел за свой стол, разложил барахло, стал копаться в бумажках – карточках с химическими реакциями, конспектах.

У нас класс непрофильный, химия один раз в неделю. Петрович нас даже по именам не помнит, не говоря уже о фамилиях. Всегда по журналу пальцем наслюнявленным водит – выбирает наугад, кого бы к доске вызвать. Чаще всего никто не готов, кроме отличниц (отличников у нас нет).

В воздухе повисла угроза. Подавляющая часть класса – неготовая – замерла в ожидании.

– На прошлом уроке мы изучали… – начал Петрович и задумался. – Что мы изучали на прошлом уроке?

– Алкины повторяли, – подсказала одна из отличниц.

– Точно, алкины. Что было задано?

– Ничего, – вякнул один из вечно неготовых, типа меня.