Соня рапортует - страница 29

…Эта тема постоянно находится в центре дискуссии, зачастую очень ожесточенной, поскольку отношение иностранцев к происходящему возмутительно.

Общество, симпатизирующее тем, от кого оно ожидает наибольшего барыша, и продающее тех, кому оно обязано своим благополучием, заслуживает презрения. Как мне кажется, дело зашло столь далеко, что мировая история подлежит суду народов».

29 января 1932 года я писала:

«В китайских кварталах Шанхая неспокойно… Повсюду стреляют. На углах воздвигнуты баррикады из колючей проволоки и бревен. Японцы введут себя отвратительно, нейтральный сеттльмент – тоже. Иностранный волонтерский корпус надумал пригласить подразделение японских войск охранять часть его территории. Само собой разумеется, что вместо выполнения охранных функций эти войска ведут обстрел китайской части города, в то время как китайцы не осмеливаются вести ответный огонь по сеттльменту.

Вчера мы забрались на крышу и смотрели на горящий Чапэй – китайскую часть города. Пламенем объяты железнодорожные составы; Северный вокзал, а также здание «Коммерциель пресс» – самой крупной газеты в Китае и одной из крупнейших в мире – сгорели.

Самое отвратительное в агрессии Японии состоит в том, что через два часа после предъявления ультиматума мэру Шанхая, на который они получили полностью удовлетворяющий их ответ, японцы открыли огонь».

2 февраля 1932 года

«Письмо все еще здесь, поскольку нет смысла его отправлять, так как почта полностью парализована. Сеттльмент находится в осадном положении. После десяти часов вечера никто не имеет права выйти на улицу. Наш дом переполнен. Повар привел свою дочь и сестру своей жены, затем прибыла Амма с тремя детьми; все ночуют у нас…

Тысячный лоток людей – пешком, на тележках, в колясках рикш, на автомобилях – течет из китайской части города, в том числе женщины с детьми, со свертками и одеялами. Многие сидят на улицах. Пустующие дома переполнены беженцами».

Семь родственников повара и Аммы жили в это время у нас. Типично, что английская компания, которой принадлежал наш дом, обратилась к нам с письмом, в котором говорилось, что, согласно договору, дома могут сдаваться китайцам и что ими получена жалоба о нарушении нами этого пункта договора. Встречи товарищей в нашем доме не прерывались. В течение дня все китайцы находились во дворе. Тем не менее Рихард мне впервые сделал замечание, сказал, что моя готовность оказать помощь слугам разительно отличается от поведения других иностранцев и потому бросается в глаза.

Для нашей группы эти недели были периодом активной работы. Наряду со всеми военными вопросами, касающимися Японии, Рихарда интересовало положение дел в китайском квартале, в японском квартале Хонкен, настроение китайского населения, поведение европейцев, моральное состояние 19-й армии, ее состав, ее поведение по отношению к японцам, а также к китайской Красной армии, с которой она раньше сражалась.

Мои письма отражают впечатления этих дней.

2 февраля 1932 года

«Нам стало известно, что один наш китайский друг, проживающий в японском квартале, арестован. Мы начали его разыскивать. Японский квартал выглядит ужасно. Улицы словно вымерли, людей не видно, лишь валяются трупы да проезжают автомашины с тяжелым вооружением. У большинства домов оконные стекла разбиты, двери выломаны. К счастью, у нас была с собой визитная карточка одного японца. Все посты нас пропускали. Наш друг жил вместе со своим шурином – зубным врачом. Мы нашли зубного врача, но его сведения были неутешительными. Китайцы, проживающие в домах, где стреляли, были убиты. Когда родственник нашего друга услышал, как в дом ворвались солдаты, он пробрался на чердак и спрятался в большой корзине вместе со своим девятилетним сыном. Наш друг говорил, что если прячешься, то вызываешь у японцев подозрение. Он был интеллигентным молодым человеком, который прошел курс обучения в Америке и много читал. Наверное, у него были книги и о России. Когда зубной врач решился спуститься вниз, то он увидел, что письменный стол был перерыт, а наш друг исчез».