Наконец, опустился на колени, принялся поднимать с земли девчонку.
– Лидочка, Лидуся, золотце мое, – шептал дед Макар. – Терпи, терпи, моя хорошая, терпи. Бог велел терпеть, вот и потерпим чуток, потерпим. А там и благодать наступит. Наступит, поверь мне, Лидуся.
А сам прижимал и прижимал голову Лиды к груди, не переставая успокаивать:
– Прижмись ко мне, золотце моё, прижмись. Я заберу твою боль, заберу, – шептал старик.
Голос срывался, дрожал.
– Прижмись, и тебе будет легче, Лидуся. Вот видишь, уже легче, не так больно.
Девчонка обхватила старика, уткнулась лицом в грудь, всхлипывала.
Из головы, из-под вырванных волос кровь сначала появилась на затылке, скапливалась там, потом тоненькой струйкой стекала на спину.
У подворья деда Макара стали собираться люди.
Среди них стоял и староста соседней деревни Колька Приблуда.
Что он здесь делал и зачем оказался здесь в такое время, дед Макар не знал. Но увидев знакомого, кинулся к нему.
– Николай, это… Колька, – махал руками старик, – вступись, милок, вступись! Там же детки, дитёнки совсем, а они, вишь как с ними.
– Сам разбирайся, – огрызнулся полицай. – Я тебе не защитник.
Не найдя понимания у знакомого, дед подбежал к тому, кого он считал старшим.
– Пан офицер, пан офицер!
– Ах ты удоде смердячий! – зло процедил офицер, отвесив старику сильную затрещину, больше сходную по силе с ударом. – Лучше б я чорта забачив, як тебе.
От удара дед мелко засеменил, но на ногах удержался.
– За что, пан офицер? – тёр затылок старик.
– Было бы за что, убил бы, – заметил тот полицай, который остался верхом.
И захохотал собственной шутке.
– Не спеши, – ответил офицер шутнику. – Ещё не вечер.
– А и правда: за что? – стали слышны голоса из толпы.
Офицер подошёл к людям, встал у плетня.
– Скажу вам прямо: есть сведения, что вот она, – он кивнул в сторону Лиды, – передавала сведения местным бандитам или как вы их называете – партизанам. Она же помогала им совершить диверсию на складах.
– Так она ж говорить не может, – произнесла одна из женщин. – Как же она… дитё совсем. Какой из неё партизан?
– Не твоё дело! – прервал женщину офицер. – Сказано, что передавала, значит, передавала! Начальство знает, что говорит. Потому и разговор у нас с ней будет короткий: расстрел!
Его сослуживец снова ухватил Лиду за волосы, оторвал от земли, поволок к хате, где с силой пригвоздил спиной к стенке.
– Стоять! – зло плюнул под ноги девчонке, отошёл в центр двора.
– Ну, что, пане зверхнику**, в расход и дело с концом?
Лида прижимала руки к груди, смотрела вокруг отрешённым взглядом, словно не понимая происходящего.
Первым всё понял Андрейка.
Он вдруг поднялся с земли, встал между полицаем и сестрой, широко развёл руки, словно отгородив Лидку от полицаев.
– Нет! Нет! Дяденька, миленький, нет! – кричал мальчишка. – Она… она… нет! Нет! Дяденька, миленький!
Только сейчас и до деда Макара, и до бабушки Прасковеи, да и до всех невольных свидетелей вдруг стала доходить та трагедия, которая может разыграться на их глазах.
В толпе послышалось роптание.
Сначала робкое, потом всё громче и громче.
– Вы что удумали? Вам Хатыни мало? – кто-то выкрикнул из толпы.
– Пане зверхнику! – снова обратился к офицеру тот же полицай. – Давайте команду, будь ласка. Руки чешутся.
– Давай! – кивнул офицер.
Полицай снял винтовку из-за спины, отошёл на центр подворья, передёрнул затвор, расставив ноги, принял положение для стрельбы.
