— Почему сразу ложь? — возмутилась она скорее из любопытства, чем из искреннего намерения отстоять свой обман.
— Если меня не подводит память — а она меня никогда не подводит, — произнес он почти насмешливо, — то ты во вчерашней одежде.
— И что? — ощетинилась Даша на его снисходительный тон.
Похоже, что для Муратова она была не только дочерью врага, заглядывающей к нему на чай второй день подряд без веских на то причин, но и в целом несуразной девицей. Казаться ему... «соплячкой» — так, вроде бы, он обозвал ее в их первую встречу? — Даша отказывалась.
— Учитывая, что десять минут назад ты рыдала у меня под дверью и затем призналась, что тебе некуда пойти... — напомнил Муратов прямо не очень приятные для ее гордости факты. — Сомневаюсь, что тебя сначала покормили, а потом выгнали из дома.
— Может быть, я сама ушла? — резко предложила Даша альтернативу.
— Хм. — Уголок его губ чуть дернулся. — Я склонен считать, что от хороших родителей дети не сбегают в никуда посреди ночи.
— Не слишком ли категорично?
Чувство голода вновь отошло на второй план. Странно, однако разговаривать с Муратовым ей, похоже, нравилось. Уже не единожды Даша была вынуждена признать, что всерьез увлеклась диалогом, ненароком умудрившись позабыть о его, как правило, не слишком приятных истоках.
— А ты как думаешь? — откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, Муратов уставился на Дашу с нечитаемым выражением глаз — то ли оценивающим, то ли жалостливым. — Я вполне представляю, как должно быть плохо в родном доме, чтобы свалить на улицу без гроша и планов.
В его пристальном, до сих пор направленном точно на нее взгляде мелькнули мрачные тени, и Даша слегка нахмурилась, уловив отголосок пока неясного для нее подтекста прозвучавших только что слов.
— Я не знаю, — ответила она честно. — Никогда не думала, что подобное случится со мной. В том смысле, что... — Она потерянно вздохнула, пытаясь отыскать в своих воспоминаниях давние размышления о собственных родителях. — Мне казалось, что так бывает в каких-то неправильных семьях, наверное. А мои родители... они нормальные. — На лице Муратова проступила откровенная насмешка. Даша стушевалась. — Да, я понимаю, что на самом деле это не так. Я понимаю.
Тяжело вздохнув, он сел прямо и кивнул на дожидавшиеся их внимания чай и закуски:
— Ешь. И не стесняйся. Потом решим, что с тобой делать, честная девочка.
Когда чая в Дашиной кружке осталось буквально на пару глотков, а разнообразие еды на обеденном столе несколько сократилось, Муратов заговорил снова.
— Ну, рассказывай, что произошло. И честно. — Его настойчиво-жесткий взгляд, направленный в ее сторону, легко пошатнул Дашино едва оправившееся душевное равновесие.
— Э-м, — она принялась крутить в руках опустевшую кружку.
Было что-то ужасно стыдное в том, чтобы вслух поведать о семейных проблемах человеку извне. Все разногласия и обиды вдруг начинали казаться несущественными, появившимися от ее, Даши, неправильного поведения. Лишь намеренно вынуждая себя снова и снова рассмотреть сложившуюся ситуацию отстраненно, как будто чужими глазами, она наконец уверилась, что ее восприятие не иллюзия, а прозаичная действительность.
Муратов, однако, ее молчание расценил по-своему и, прежде чем Даша сумела собраться с мыслями, холодно предупредил:
— Так дело не пойдет. Я не оставил тебя на улице, потому что понимаю, что ты объективно не виновата в том, что сейчас происходит с твоим отцом, в том числе при моем участии. Это его преступления и расплачиваться за них ты не должна. Но, если твое появление здесь — постанова с целью вымарать мою благонадежность ради помощи ему, моя доброта быстро закончится.
