– А… – вздохнула Элла, только теперь вспомнив о своих служебных обязанностях.
Ее первым заданием в литературном агентстве было прочитать роман неизвестного европейского автора, после чего предстояло написать пространный отчет.
– Передайте ему, чтобы не беспокоился. Я уже начала читать, – солгала Элла. Ей ни за что не хотелось, получив первое задание, разочаровать Мишель.
– Ну и отлично. Как он вам?
Элла помолчала, собираясь с мыслями. Она еще не прикоснулась к рукописи и знала только то, что это исторический роман, в центре которого образ знаменитого поэта-мистика Руми[2], считающегося, как сказали Элле, “Шекспиром исламского мира”.
– Ну… он очень… мистический, – хмыкнула Элла, надеясь шуткой закрыть тему.
Однако Мишель было не до шуток.
– Правильно, – тусклым голосом произнесла она. – Послушайте меня. Возможно, вам понадобится больше времени на написание отчета, чем мы думали…
В телефоне послышались невнятные голоса, тогда как голос самой Мишель куда-то пропал. Элла представила, как Мишель делает сразу несколько дел – проверяет электронную почту, читает отчет об одном из своих авторов, ест сэндвич с тунцом и салатом, полирует ногти – и при этом говорит по телефону.
– Вы слушаете? – спросила Мишель минутой позже.
– Да-да.
– Хорошо. Знаете, у меня тут сумасшедший дом. Я ухожу. Просто помните, что у вас три недели.
– Я помню, – резко произнесла Элла, стараясь казаться более уверенной в себе, чем могло показаться. – Я успею.
На самом деле Элла не была так уж уверена в том, что хочет оценивать рукопись. Поначалу она была нетерпеливой и самонадеянной. Ее волновала мысль о том, что она первой прочитает неопубликованный роман неизвестного автора и сыграет пусть незначительную, но все же некую роль в его судьбе. А теперь она сомневалась, что сможет сосредоточиться на предмете, столь далеком от ее собственной жизни, как суфизм и далекий тринадцатый век.
Наверное, Мишель уловила ее сомнения.
– Вас что-то беспокоит? – спросила она. Ответа не последовало, и она стала более настойчивой. – Вы можете говорить со мной откровенно.
Помолчав еще немного, Элла решила сказать Мишель правду:
– Просто я не очень уверена, что смогу сконцентрироваться на историческом романе. Мне интересен Руми, и все такое, но все же этот предмет совершенно мне незнаком. Может быть, вы дадите мне другой роман – знаете, что-нибудь попроще.
– Странный подход к делу, – фыркнула Мишель. – Думаете, вам будет проще с книгами, о которых вы имеете некоторое представление? Ничего подобного! Вы не можете рассчитывать на редактуру рукописей исключительно массачусетских оттого только, что вы живете в этом штате.
– Я не это имела в виду… – проговорила Элла и тотчас же сообразила, что сегодня слишком часто повторяет эту фразу. Она повернулась к мужу, желая понять, обратил ли он на это внимание, но по лицу Дэвида ничего не было заметно.
– Как правило, мы читаем книги, которые не имеют ничего общего с нашей собственной жизнью. Такая уж у нас работа. На этой неделе мне досталась книга иранской писательницы, которая раньше держала бордель в Тегеране и была вынуждена бежать из страны. Надо было сказать ей, чтобы она послала рукопись в иранское агентство?
– Нет, конечно же, – пробормотала Элла, чувствуя себя глупой и к тому же виноватой.
– Разве сила настоящей литературы не в том, чтобы объединять людей и континенты?
– Да, вы правы. Знаете, забудьте все, что я наговорила. Мой отчет будет лежать на вашем столе в оговоренный срок, – произнесла Элла, ненавидя Мишель за то, что та вела себя с ней как с глупой гусыней, а себя – за то, что позволила ей это.
