Ломак внутренне ужаснулся, вспомнив, как несколько лет назад стал свидетелем внезапного броска белого медведя на зазевавшегося пилота самолёта: три чёрные стремительный точки среди белой простыни снегов на фоне закатного пунцового солнца… Бедняга Бенсон тогда просто растворился, в смертельных объятиях набросившегося со спины зверя. Медведя удалось застрелить, но ему понадобилось меньше минуты, чтобы оторвать человеку руку и голову. Таковы реалии жизни в царстве вечного холода, но салаге этого не объяснить! Он ищет сверхъестественное там, где его быть не может, – но он ведь и находит! И сжигание тела обезумевшего от голода пса тому подтверждение! Начальник побоялся, что, уверовав в возможную (скорую?) смерть Корхарта не от чудовищной потери крови и ран, а от мнимого заражения, Эйдан станет настаивать на сжигании тела полярника, а это было бы уже чересчур подозрительно… Подозрительно для всех остальных… «Никто же не поверит в заражённую псину, – снова этот голос, мерзкий голос в голове, который всё чаще и чаще навещал Ивлина, когда тот оставался на единые со своими мыслями. – В заражённого и погибшего человека тоже никто не поверит! Что ты им предъявишь – пепел?»
Глядя в чадящий костёр, Ивлин содрогнулся от собственных мыслей, от той лёгкости, с которой он принимал ухудшающееся состояние друга… «Друга! Лучшего друга, сука ты бездушная!» – вопила та часть сознания, которая противостояла «тому» голосу в голове и которому этот крик был адресован. Чуть погодя, остыв от эмоций и воспоминаний, взвалив на плечи неподъёмные тяготы плачевного положения, сознание молча следило, как среди памятных дорогих сердцу моментов, среди общих семейных портретов и родных лиц мелькает тень, которая говорит «тем самым» голосом… Тень становилась за спину Рона Корхарта и следовала за ним по пятам, прожигая Ивлина взглядом пустых чёрных глазниц. «У тебя дети, – шамкала тень беззвучно дырявым ртом, – подумай о них!» Затем мерзкая тень начинала медленно поглощать друга в объятиях, кутая в чёрный кокон со спины. Чувство было такое, словно Рон медленно тонул в проруби, – её тёмные воды стремительно отбирали у человека жизнь; Ивлин же, ходил по кромке льда и впрямь не зная, чем помочь другу, – и в то же время искоса поглядывал на наручные часы. «Необратимость» и «безысходность» – две неумолимые стрелки часов, с упорством перемешивавшие чёрный циферблат-прорубь, посреди которой вяло барахтался обречённый Рон. На самом деле хотелось выть от беспомощности, влезть на башню ветрогенератора и махать файером, орать во всё горло призывая на помощь! Сидя у постели друга, обложенный бесполезными медикаментами, начальник скрипел зубами и в бессилии заламывал руки – ловушка, в которою угодили все трое с потерей связи, для Рона становилась смертельной. Для остальных же, грозила перерасти в дуэль из которой выберется только один…
– И всё же, я не совсем понимаю зачем это нужно, – пробасил Ломак, всё ещё находясь в плену чёрных мыслей.
– Я тоже, – отозвался Эйдан искренне, – но лучше перестраховаться!
– От чего?
Парень пожал плечами и устремил взгляд в огонь. Какое-то время он молчал, затем негромко заговорил, глядя в одну точку.
– Как-то раз с нами в Галифакс плыл один датчанин из Нуука. Так вот он рассказывал о коренных – о инуитах, об их привычках, о жизни. Кстати, ты знал, что среди них очень много самоубийц и пьяниц? Хотя, оглянувшись вокруг я понимаю… Я помню, что он говорил о суевериях коренных и повторял какое-то слово, которым аборигены называют зомби или что-то в этом роде. Инуиты верят, что во льдах бродят изгнанные из общины люди, которые становятся ходячими мертвецами и время от времени вблизи поселений можно встретить следы этих мертвецов. Якобы они нападают на живых…
