Совершенство - страница 69

Рон снова мотнул головой и посмотрел на дверь:

– Там… Принеси вкусное.

Ломак вскочил на ноги и, подхватив тарелку с бульоном, вышел в столовую. Швырнув ложку на пол, он какое-то время ходил вокруг стола, запустив пятерню в косматую голову. Закурив сигарету, он налил себе полстакана водки и залпом выпил. Снова налил, но поменьше, и снова выпил. Зайдя в комнату Корхарта, он показал ему стакан и вытащил изо рта сигарету.

– Хочешь? – предложил он отчаянно, протягивая поочерёдно то одно, то другое. – Может покурить хочешь? – «напоследок», едва не вырвалось у него.

Осторожно сев на край постели, Ломак тихонько тронул друга за плечо. Открыв глаза, Корхарт слепо уставился в потолок.

– Где второй? – неожиданно грубо пролаял он через минуту, непонятно к кому обращаясь. – Второй где?

– Скоро приедет! – ответил резко Ивлин и влил в себя водку. Он встал и нетвёрдыми шагами направился к двери. – Тюленей привезёт нам!

– Оставь мне печени! – услышал он у себя за спиной.

Задержавшись в дверном проёме, Ломак удивлённо развернулся:

– Тюленьей? – спросил он недоумённо.

Корхарт смотрел в ответ горящими глазами и скалил зубы.

– Второго, – проскрежетал он, стуча зубами.

Ивлин захлопнул дверь и с минуту стоял, вцепившись в ручку.

Подъём дался с трудом. Ломак сел на постели и с силой сжал голову, которая, казалось, вот-вот развалится на куски. Рядом с собой на одеяле он заметил пустую бутылку бурбона, а на полу железную банку, утыканную окурками. Один из них лежал рядом, оставив на дощатом полу чёрный ореол вокруг столбика пепла.

– Старый мудак! – разозлился на себя начальник, и стукнул по ноющей голове. – Пожара захотел, поц?!

Переведя взгляд на прикрытую дверь, он неожиданно вспомнил фрагмент глубокого хмельного сна, в котором видел Корхарта, медленно ползущего на руках в коридоре. Голый и тощий, он волочил за собой безвольные ноги, а в зубах держал подушку…

Шатаясь, Ивлин вышел в столовую и включил чайник. Прильнув к серому окну, он с тоской в сердце осмотрел пустую площадку перед домом с мрачным предчувствием того, что Эйдана он больше не увидит.

– Салага… – прошептал он сокрушённо, мысленно кляня себя за согласие отпустить парня одного. Выходило, что он потерял не только человека, но и вездеход.

«Старый дурак!.. Идиот, ты просто идиот! – образ крючконосого горбуна ожил тенью чуть в стороне от бушевавшего внутри пламени не то сожаления, не то допущенной профессиональной ошибки. – Я тебе говорил, я тебя предупреждал! Он был ещё и твоим алиби, разве не так? Жалеешь, что отпустил его? Поздно… Рону совсем плохо, и он, того и гляди, умрёт сам. А вот салаге можно было бы и подсыпать…».

– Заткнись, сука! – прорычал Ломак сквозь зубы, осматривая бескрайние седые холмы за окном. – Закрой пасть!

Наливая в кружку чай, Ивлин бросил взгляд в угол столовой и с удивлением не обнаружил в нём пленённую чайку. Вместо неё он заметил разбросанные перья, а на полу коридора, из-за стены, виднелась часть сети. Выйдя в прихожую, Ломак продолжал наматывать на руку сетку, которая дальним концом вела в комнату Корхарта. Предчувствуя неладное, Ивлин шагнул вперёд и распахнул прикрытую дверь.

Рон лежал ничком на полу, доски которого оказались изрядно усыпаны перьями. Ломак перевернул друга и в ужасе отшатнулся, налетев спиной на стену. Лицо Корхарта, залитое кровью и облепленное пухом, походило на фарш. Рядом с головой человека лежали останки съеденной живьём птицы, а чуть поодаль оторванное крыло. Осознав, что в пьяном угаре он видел вовсе не сон, – да и ползущий на руках Корхарт в зубах тащил вовсе не подушку, а птицу, – Ивлин похолодел! С содроганием вернув Рона в кровать, Ломак принёс воды и умыл лицо друга, затем собрал перья и останки птицы. Нащупав слабый пульс раненого, Ивлин долго сидел у кровати Корхарта глядя на друга тяжёлым взглядом. Он обратил внимание, что замотанные им вчера кисти раненого освобождены от тряпок, а грудь и живот несчастного в кровавых следах. Некоторые швы оказались вскрыты, они сильно кровили. Памятуя вечерний диалог с Роном, теперь Ивлин понял о чём тот говорил, моля принести «вкусного». Ломак похолодел, подумав о том, чтобы мог натворить обезумевший товарищ, не будь в столовой живой птицы…