Этот ценностный релятивизм в деятельности, претендующей на духовную значимость, возникает из-за стремления рационализировать духовную сферу, свести ее к интеллектуально-познавательной активности, – которая в конечном счете, несмотря на провозглашаемые гуманистические (якобы) лозунги и задачи, приводит к реализации сугубо эгоистических и материалистических интересов. В этой связи особый смысл заложен в призыве И. Ильина стремиться к духовному совершенству не на путях рафинированного интеллектуализма и рационализма, а в религиозном опыте, «приобретаемом на путях сердечного созерцания. И обращение к нему есть уже начало молитвенного зова или молитвы» [1, с. 101]. Таким образом, «путь сердца» становится главным в духовном самосовершенствовании и возрастании. Переводя это суждение на привычный для современных рационализированных гуманитарных наук язык, можно сделать вывод о том, что в качестве исходного нормативного требования к овладению духовной культурой И. Ильин предлагает развитую способность к эмоциональному сопереживанию с трансцендентным. Но чтобы это сопереживание («мистическое созерцание») не иссякало и не трансформировалось в бездеятельное созерцание, сопровождаемое душевным наслаждением в качестве преобладающего побуждения, необходима «энергия действования» – для осуществления Совершенного. Для этого, по мнению И. Ильина, существует совесть, представляющая собой акты «иррациональной духовности», включающей в себя любовь и волю к Совершенству. Эта воля должна быть направлена на оплодотворение духовностью всех сфер человеческой деятельности, открывающей огромные возможности для творческой и духовной свободы.
При этом происходит не просто обретение свободы, но самоосвобождение, которое в религиозной практике рассматривается как очищение или «религиозный катарсис». Он достигается путем страданий, смирения перед властью Бога и благоговения перед его волей. Заглушив в себе эту «религие-творящую силу духа», человечество, по мнению И. Ильина, «растеряло свои святыни» [1, с. 107]. «Горний план» существования (мир «священного») все больше вытесняется «дольним существованием» (миром «профанного»).
Причину этого процесса И. Ильин видит в ослеплении закономерностью материи, рассудком, формальной волей, усиленными эволюцией техники. Произошла своеобразная атрофия тех органов души, которые способны воспринимать священное. Осталась способность восприятия только «внешней поверхности предметов и отвлеченной стороны мыслей, которые переоценивают силу формальной дисциплины и волевой организации» [1, с. 109].
Прозаическое корыстолюбие и формализм, по выражению И. Ильина, привели к отрицанию каких-либо святынь и кощунственному к ним отношению. Место благоговейного отношения к священному заняли ирония и пошлость, окончательно ослепившие в духовном отношении современного человека, ставшего ничтожным и пустым. Этот жесткий диагноз современному ему обществу И. Ильин сопровождает заключением о необходимости освоения религиозного опыта через личный опыт духовности.
Следующее важное положение в труде Ильина, являющееся важным для понимания истинной духовности, заключается в религиозной автономии. Восприятие верующим человеком божьей благодати является двусторонним процессом – от Бога исходит «духовное откровение», а от человека к Богу – «созерцание, любовь и вера». Именно в этом и заключается смысл возникающей при этом «синергии», которую И. Ильин определяет как «со-действие» и «со-участие», которые предполагают «автономную» религиозность, то есть невынужденное обращение к Богу, которое самостоятельно в покаянии, в очищении, в созерцании, в молитве, – во всех проявлениях религиозной жизни.
