Совершенствование духовно-нравственного воспитания в системе дополнительного образования. Учебное пособие - страница 27

Первая заключается «в неслиянности человека с Богом в земной жизни» [1, с. 675]. Суть трагедии здесь заключается в несоответствии безмерной малости, беспомощности отдельного человеческого существования и великости, могущества Бога, к которому человек стремится приблизиться через самосовершенствование. Чтобы справиться с этой трагической ситуацией, верующий должен отказаться от достижения «божественного совершенства» в реальной земной жизни. Понимая все несовершенство земного опыта религиозных усилий, постоянно преодолевая собственные слабости и ограниченности, он продвигается к существованию во внеземной, божественной реальности по окончании своего жизненного цикла. И в этом видится положительный исход данной трагической ситуации.

Следующая трагическая ситуация, по мнению И. Ильина, заключается в наличии у каждого человека противоречия между его «телесностью» и «духовностью». Если исходить из их несвязанности друг с другом, то получаем следующий результат – «Соматический человек не приемлет своей духовности; пневматический человек не приемлет своей телесности. А мудростью Божиею – тело, душа и дух связаны в некое таинственное единство, которое не поддается ни разложению, ни отвержению» [1, с. 680]. В невозможности полного достижения такого единства и состоит еще одна трагедия религиозного опыта. Эта трагедия разрешима, если уделять особое внимание душе как субстанции, связующей «тело» и «дух». Причем душа необходима не только для принятия телом «даров святого духа», но и для включения «инстинкта и чувственного воображения» в духовную жизнь личности. «Мера же приятия или неприятия духом законов плоти и инстинкта всегда останется индивидуальной и общему закону не подлежит» [1, с. 683].

В особой «душевности» русской религиозности и состоит одна из фундаментальных особенностей русского менталитета, что дало повод Н. Бердяеву даже утверждать, что русский человек больше «душевный», чем «духовный». Скорее, речь должна идти об особой «человечной» духовности в русской религиозной традиции. Для понимания русского национального характера этот факт означает неистребимость таких личностных качеств русского народа, как сострадательность и жалостливость, чуткость и сердечность, противостоящие «бездушию» индивидуализма и «конкурентноспособности», внедряемым общеизвестными реформаторами в современную духовную и социальную жизнь российского общества… Но именно это требование «реформаторов» является трагедией для истинно верующего человека, страдающего от неизбежной разделенности людей в их земном существовании, наполненном эгоистическими интересами и неизбежным причинением в связи с этими интересами вреда друг другу.

И. А. Ильин для разрешения этой трагической ситуации предлагает фактически целую жизненную программу, которая не потеряла своей актуальности для духовной жизни современного общества: «Человек, следующий долгу христианской совести, стремится прежде всего исключить себя по мере возможности из земной борьбы за существование, из всяческого „соискания“, „соревнования“ и „соперничества“ в деле обладания земными благами – уйти из земной тесно ты и давки, не лишать других того, что им желанно, отречься, отдать, уступить, устраниться; помочь нуждающимся, утешить страсти ожесточенных, смягчить и облагородить борьбу за существование. Поняв пределы своего душепознания и человекопонимания, он стремится расширить и углубить их – личным самоочищением от ослепляющих страстей, укреплением своего созерцающего сердца, художественным вчувствованием в окружающих его людей, благожелательным сердцеведением, проникновенной интуицией. Этим он увеличивает свой дар душевно-духовной помощи. Он не может „помочь всем“, но именно поэтому он любовно пытается помочь тем, кого Господь посылает ему в жизни» [1, с. 687].