Совесть – имя собственное - страница 16



Почему же так получилось, что о судьбе убийцы написаны тонны исследований, он вызывает всяческую жалость и восхищение, а ни в чём не повинной женщине даровано наше презрение и неприятие? Её даже не жалко. Никому! Я таких не встречал.

Жалко убийцу, потому что личность он высокодуховная, страдающая и раскаявшаяся. Ещё он добрый. А старуха жадная. Да! Наверное, очень жадная. Но не убийца.

Она, правда, не отдаёт, за просто так, свои деньги. Но, прошу заметить, свои! И ни в чём плохом она не замечена. У неё частный ломбард, что необходимо населению так же, как рынок, сапожная мастерская или туалет. Ну, уж, во всяком случае, убивать за это не стоит.

Да и герой наш убил её не из высоких нравственных побуждений, защищая сирых и убогих, а чтобы ограбить. И, тем не менее, нас так воспитали, что наши симпатии на его стороне.

А ещё он, наверное, по утрам чистил зубы и гладил соседскую собачку.

А старуха – процентщица – нет.

Ну и что?

Он убийца и грабитель! А она – нет!

Но чего только ни наворотили исследователи и критики, чтобы нам его было жалко. А обычную, нормальную и невиновную женщину – нет!

Она не очень красива и повадки её не симпатичны. И племянницу она обижает. Но за это ведь нельзя смотреть на неё, как на овцу на скотобойне. Однако же её убийцу нам жалко, а её нет!

Мы все нормальные люди?

А наша система образования?

Чего же мы ждём от жизни и страны, если так рассуждаем и чувствуем?

Другие герои, на которых формировалось наше мировоззрение не лучше. Онегин и Печорин. Кумиры юношей и девушек. Кто из нас не мечтал походить на них?

Оба организовали убийство своих друзей из простого каприза и сумасбродства. От безделья и пресыщенности. А нас научили их жалеть и любить за то, что они мятущиеся натуры и могли бы стать декабристами. Ещё за то, что они «лишние люди» в несправедливом обществе. Никогда и нигде нам не говорили, что они убийцы. Никто и никогда.

Даже по законам империи они преступники. Дуэли запрещены. Но эти две дуэли ещё и разыграны, как по нотам. С целью убить. Или втоптать в грязь.

Жертв нам не жалко. Глупенький Ленский и позёр Грушницкий. Можно и убивать.

Ну, не хорошо, конечно.

Но ведь и Онегин и Печорин почти декабристы. То есть наши люди. НАШИ!

И ещё они нам симпатичны.

Потом в нашем образовании появится новый герой и пример для подражания.

Макар Нагульнов, пробегавший всю «Поднятую целину» с портфелем и наганом в то время, как хлебопашец Банник выращивал хлеб для всей страны.

Любимый Шолоховым и нами Нагульнов выбивает из Банника семенное зерно наганом по голове, чем обрекает на голод всю страну.

Но чуть не погибшего Банника нам не жалко, а Макара, исключённого из партии, мы жалеем и пишем на эту тему десятилетиями слезливые сочинения. Он же не для себя бил наганом невиновного человека, а для родины.

Так, потихоньку, власть, литература и пропаганда приучили нас к неуважению к жизни того, кто нам не нравится.

А потом вообще самые страшные слова на Земле «убить и расстрелять» стали обиходными.

«Ещё раз получишь двойку – убью!» – кричит кому – то мама.

«Расстреливать таких надо» – кричит соседка на 10-летнего мальчика, разбившего мячиком стекло.

Ещё кумир наших сверстниц Печорин ухитрился похитить несовершеннолетнюю девушку, в результате чего она и её отец погибли, а брат стал разбойником.

Нам жалко, конечно, Бэлу. Но не больше, чем хорошую лошадь. А ведь любые половые отношения с похищенной – это изнасилование. Но, кто считает Печорина насильником и убийцей.